 |
235
|
Порцием Катоном Младшим, непоколебимым приверженцем староримских
традиций и идеалов, и Цицероном, стремившимся к сотрудничеству
между всадниками и сенаторами. Именно эти оба деятеля стали знаменем
борьбы за сохранение республиканского строя.
Год спустя Помпеи возвратился в Италию и потребовал, чтобы сенат
утвердил его полномочия на Востоке и наделил землей его солдат.
Однако сенат, укрепивший тем временем свои политические позиции
после разгрома движения Катилины, решительно отказался это сделать.
Оказавшись в изоляции, Помпеи вынужден был искать соглашения и
союза с двумя другими влиятельными политиками-полководцами: Крассом
и Цезарем. Результатами этого тройственного союза, вошедшего в
историю как I триумвират, были избрание Цезаря консулом в 59 г.
до н.э., исполнение всех требований Помпея (около 20 тыс. ветеранов
Помпея получили небольшие земельные наделы) и назначение Цезаря
по окончании его консульства наместником в Иллирии и Цизальпинской
Галлии на 5 лет, с правом набрать себе армию, что позволило Цезарю
начать большую войну для завоевания огромной территории Трансальпийской
Галлии.
Между тем в Риме политическая борьба между республиканцами —
сторонниками полновластия сената и триумвиратом честолюбивых военачальников
продолжалась к выгоде то одной, то другой стороны. Цицерон, обвинявшийся
в том, что без приговора суда (т.е. лишь по решению сената) лишил
жизни, будучи консулом, свободных римских граждан — сподвижников
Катилины, был изгнан из Рима, но вскоре возвращен из ссылки. В
55 г. до н. э. консулами стали Помпеи и Красе, а полномочия Цезаря
в Галлии были продлены еще на 5 лет. Только два года спустя, когда
Красе как наместник в Сирии вел войну с Парфянским царством и
погиб в битве при Каррах, триумвират распался. Отношения между
двумя оставшимися участниками союза ухудшились, Помпеи сблизился
с верхушкой нобилитета и стал добиваться от сената досрочного
прекращения полномочий Цезаря в Галлии, дававших наместнику не
только славу победителя галлов, но и власть над громадной и могущественной
армией. К 50 г. до н. э. Цезарь успешно завершил покорение Трансальпийской
Галлии, разбил германцев и защитил новоприобретенную римскую провинцию
от их вторжений из-за Рейна, подавил восстания галльских племен
и теперь стоял во главе преданных ему, опытных, испытанных в войнах
13 легионов. В начале 49 г. до н.э. сенат потребовал от наместника
распустить армию и сложить полномочия; народные трибуны Марк Антоний
и Квинт Кассий пытались воспротивиться этому решению, но были
изгнаны из Рима: все это стало поводом к новой гражданской войне.
Перейдя Рубикон, пограничную реку между Цизальпинской Галлией
и Италией, Цезарь двинулся на Рим. Помпеи и некоторые его сторонники-нобили,
располагая значительно меньшими силами, вынуждены были бежать
в Грецию, где в решающем сраже-
|
|
|
236
|
нии под Фарсалом в Фессалии в 48 г. до н. э. потерпели поражение.
Помпеи отплыл в Египет, где был коварно убит египетскими властями.
После трехлетних войн с помпеянцами в Африке и Испании Цезарь
возвратился в Рим единовластным правителем государства. Так завершилась
первая фаза гражданских войн, неизбежно приведших к установлению
в Риме нового политического строя. Традиционная форма аристократической
республики, руководимой «отцами-сенаторами», уже не отвечала реальному
положению государства, превратившегося из маленького полиса в
обширную мировую державу древности. Правящему нобилитету не удалось
ни сохранить свою власть в столице, ни обеспечить надежное управление
провинциями, страдавшими от произвола отдельных наместников и
откупщиков, заботившихся только о личном обогащении. Недовольство
разорявшихся крестьян, городской бедноты, восстания рабов угрожали
самим основам Римского рабовладельческого государства. Для сохранения
его потребовался переход к единовластному правлению. К нему и
стремился теперь Гай Юлий Цезарь, провозгласивший себя пожизненным
диктатором и трибуном, а также верховным понтификом — религиозным
главой римлян. Опорой его власти, как и власти Мария и Суллы,
оставалась армия. Вместе с тем он прилагал немалые усилия к тому,
чтобы обеспечить себе поддержку и других общественных сил как
в Риме, так и в иных частях Италии и в провинциях. Общинам Цизальпинской
Галлии и испанским городам было пожаловано римское гражданство,
городам Нарбоннской Галлии — латинское право; еще одним своим
законом диктатор завоевал симпатии жителей муниципиев.
Сенат, комиции, некоторые другие республиканские институты продолжали
существовать, но политическая роль их существенно уменьшилась.
Состав сената увеличился до 900 человек, в число сенаторов вошли
некоторые офицеры армии Цезаря и даже вольноотпущенники; диктатор
получил право рекомендовать кандидатов на выборах должностных
лиц. Своих политических противников Цезарь старался привлечь к
себе милостивым обхождением, широким применением амнистии. Была
намечена обширная программа реформ и преобразований: от строительства
в Греции канала через Истмийский перешеек и введения нового календаря,
основой которого был «юлианский» год, состоящий из. 365 дней,
до кодификации римского права.
Далеко идущие планы диктатора, замышлявшего установление в Риме
монархии эллинистического типа и, возможно, перенесение столицы
необъятной империи из Рима в Александрию Египетскую, встретили,
однако, в римском обществе мощное сопротивление со стороны всех
тех, кто не мог смириться с мыслью о единовластном правлении.
В заговоре против Цезаря приняли участие даже многие из тех, кто
был обязан диктатору карьерой и богатством. Молчаливое сочувствие
к заговорщикам, тот факт, что никто не раскрыл их намерений Цезарю,
говорят о том, как сильно была еще укоренена в Риме привязанность
к республи-
|
|
|
237
|
ке. В марте 44 г. до н. э. в сенате Цезарь пал от руки заговорщиков.
Но похороны диктатора превратились в незабываемую манифестацию
силы его сторонников. Подстрекаемая ими толпа обрушилась на дома
заговорщиков, вожди которых, Марк Юний Брут и Гай Кассий Лонгин,
должны были бежать из города. В самом Риме после недолгого периода
компромисса между нобилитетом и цезарианцами (ими предводительствовал
видный сподвижник диктатора Марк Антоний) ситуация вновь обострилась.
Бывший консул Антоний начал борьбу с республиканцем Децимом Брутом
за наместничество в Галлии. Тем временем в город явился Гай Юлий
Цезарь Октавиан, приемный сын покойного властителя, внук его сестры,
заявивший, что вступает в права наследства. Вскоре он повел в
рядах цезарианской партии агитацию против Антония и сблизился
с сенатской оппозицией во главе с Цицероном. Когда Антоний выступил
с войсками против Децима Брута, сенат объявил Антония врагом отечества
и послал против него армию под командованием двух консулов, а
также молодого Октавиана, ставшего пропретором. В битве при Мутине
(ныне Модена) в 43 г. до н.э. Антоний был разбит и бежал, но погибли
и оба консула, так что Октавиан оказался предводителем большого
войска. Он потребовал у сената консульства, получил отказ и, вместо
того чтобы преследовать бежавшего Антония, двинулся на Рим, где,
став консулом, отменил решение сената, объявлявшее Антония врагом
отечества.
Благодаря этому, через несколько месяцев сложился II триумвират:
Октавиан вступил, наконец, в союз с Марком Антонием и наместником
в Нарбоннской Галлии Марком Эмилием Лепидом против нобилитета
и республиканцев. Жертвами кровавых репрессий и террора, далеко
превзошедших жестокостью проскрипции времен Суллы, стали многие
видные римляне, в том числе Цицерон, страстный противник Антония.
Триумвиры повели затем войну против убийц Цезаря, укрепившихся
в Греции и Македонии. В сражении при Филиппах в Македонии в 42
г. до н. э. войска Брута и Кассия потерпели поражение, после чего
победившие триумвиры разделили между собой Средиземноморье: Лепид
получил в управление провинцию Африка (впоследствии его войска
перешли на сторону Октавиана), Антоний — восточные провинции,
Октавиан — западные и Италию. Через несколько лет вновь обострилось
соперничество между молодым Цезарем Октавианом, правившим в Риме,
и Антонием, который женился на египетской царице Клеопатре и жил
в Александрии. Некоторое время им удавалось улаживать споры миром,
но затем разрыв и решающая схватка стали неизбежны. Восточная
пышность, окружавшая Антония в Египте, провозглашение им Клеопатры
«царицей царей», его намерение завещать огромные богатства детям,
рожденным в браке с египетской царицей, — все это было использовано
Октавианом, чтобы настроить римлян против него. В 31 г. до н.э.
в морской битве при мысе Акций на юге Пелопоннеса Октавиан
|
|
|
238
|
одержал убедительную победу: Антоний и Клеопатра покончили с
собой, а Египет превратился в еще одну римскую провинцию. Сражением
при мысе Акций завершился длительный исторический процесс разложения
римского республиканского строя. На смену аристократической республике
пришло единовластное правление, получившее название «принципат»:
принцепсами именовали себя Октавиан и его преемники — римские
императоры.
Кризис республиканского строя хорошо виден в вырождении политической
жизни в Риме. Главной целью политической деятельности как отдельных
лиц, так и целых группировок стало достижение власти или богатства.
Никакая жертва не казалась чрезмерной, чтобы занять должность
претора или консула, а потом проконсула или пропретора, обычно
сопряженную с наместничеством в провинции. Поскольку избрание
магистрата во многом зависело от голосов городской бедноты, то
принято было заранее привлекать ее на свою сторону в обмен на
устроенные для горожан пышные празднества с играми и раздачей
хлеба, вина или масла, а также путем прямого денежного подкупа.
Первую возможность стать популярным честолюбивый человек обретал,
когда становился городским эдилом, ответственным Как раз за организацию
публичных торжеств и игр, великолепие которых год от года возрастало.
Так, Квинт Галлий воспользовался похоронами собственного отца,
чтобы заручиться поддержкой римской черни, устроив для нее впечатляющие
гладиаторские бои с дикими зверями. Политические соперники стремились
превзойти друг друга в пышности организуемых ими зрелищ, теряя
при этом даже целые поместья. В 55 г. до н.э. Помпеи, желая отвлечь
симпатии римлян от победителя галлов Цезаря, устроил такие игры,
что Цицерон в одном из своих писем называет их «самыми пышными
и самыми дорогими, какие когда-либо были», и не может себе вообразить,
чтобы кто-нибудь в будущем превзошел Помпея в великолепии зрелищ.
Но главную роль на выборах играл все же прямой подкуп избирателей,
с которым никакие постоянно обновлявшиеся и становившиеся все
строже законы «де амбиту» — о злоупотреблениях при соискании государственных
должностей не могли уже справиться. Существовала целая система
посредников между кандидатом и избирателями, занятых раздачей
хлеба — до и после выборов и отнюдь не скрывавших своей деятельности.
Бывали случаи, когда избирателям у всех на глазах раздавали деньги
в цирке Фламиния. Более того, однажды собрание агентов-посредников,
где намечались планы подкупа избирателей, проходило прямо в доме
правившего в тот год консула, стремившегося провести на следующий
год своего кандидата на высокую должность. Суммы, затрачивавшиеся
на подкупы, часто бывали непомерно велики. Из письма Цицерона
мы узнаем, что кандидаты Меммий и Домиций, заключившие предвыборный
союз против третьего претендента, обещали первой из голосующих
на выборах центурий 10 млн. сестерциев. Подкуп стал настолько
обычным элементом
|
|
|
239
|
политической жизни, что, когда в 59 г. до н.э. римские нобили
собирали деньги, дабы обеспечить избрание консулом противника
Цезаря Марка Кальпурния Бибула, даже Марк Порций Катон Младший,
приверженец суровых стоических нравственных принципов, заявил:
этот подкуп совершается в интересах государства.
К выборам начинали готовиться заблаговременно, обдумывая заранее
все возможные перипетии избирательной кампании, мобилизуя друзей
и устанавливая выгодные связи с влиятельными людьми. Цицерон еще
за год до выборов 65 г. до н. э. в письме к своему другу Титу
Помпонию Аттику взвешивает свои шансы и отказывается взять на
себя защиту обвиняемого на одном из процессов, так как это могло
бы повредить ему в глазах избирателей. Интересно и письмо брата
Цицерона, Квинта, с советами Марку Туллию, как стать консулом.
Во вступлении Квинт заверяет брата, что у того есть все шансы
победить на выборах, несмотря на то что он человек новый, незнатный.
Ведь его противники больше известны в Риме не благородным происхождением,
а своими пороками. Далее Квинт советует брату искать популярности
и поддержки не только среди сенаторов и всадников, но и среди
клиентов-вольноотпущенников и даже среди чужих рабов, нередко
формирующих мнение их хозяев. Предвыборная агитация не должна
ограничиваться Римом, но надлежит охватить и жителей муниципиев,
колоний и префектур. Необходимо обещать помощь всем, даже тем,
которые ею никогда не воспользуются; выглядеть любезным и безмятежно
спокойным; к каждому на улице обращаться по имени, прибегая для
этого к помощи раба-номенклатора, нашептывающего на ухо хозяину
имена всех встречных. Кандидату следует всегда появляться в сопровождении
как можно более многочисленной свиты, чтобы производить впечатление
человека, у которого великое множество друзей. Квинт советует
Марку Туллию почаще напоминать сенаторам, что он, как будущий
консул, будет всегда на их стороне, всадникам — что он сам происходит
из всаднического сословия, а народу — что он защищал популярных
в низах народных трибунов Манилия и Корнелия. Ибо главную роль
на выборах, уверяет автор письма, играют помощь друзей и симпатии
народа.
Помощь друзей накладывала характерный отпечаток на политическую
жизнь Рима. Вся политика строилась на личных связях и влияниях,
на бесчисленных группировках, союзах и распрях. Вывшего наместника
в Сицилии Гая Корнелия Верреса, обвиненного и отданного под суд
за злоупотребление властью, его друзья осыпали поздравлениями,
когда его защитник, выдающийся оратор Квинт Гортензий Гортал,
стал консулом: все полагали — хотя эти надежды совершенно не оправдались,
— что этот факт равнозначен оправданию Верреса. Другой приятель
обвиняемого, его преемник на посту наместника в Сицилии Метелл,
хотя и отменил несправедливые распоряжения своего предшественника,
не пожелал давать в суде показания против него и не разрешил жите-
|
|
|
240
|
лям Сиракуз направить в Рим посольство с обвинениями по адресу
бывшего наместника. Политические же связи часто бывали непрочны
и отмечены неискренностью, как это видно из переписки Цицерона,
из истории его отношений с Помпеем и Цезарем. Былые друзья то
и дело становились врагами, и наоборот. Официально расточая преувеличенные
похвалы Помпею, тот же Цицерон в личных письмах к Аттику нередко
весьма зло высказывается о союзнике и друге.
В открытой политической полемике римляне не останавливались ни
перед чем, обвиняя противников во всевозможных преступлениях и
извращениях. Чтобы убедиться в том, как далеко заходило дело,
достаточно прочесть речи Цицерона против Пизона или Катилины.
Другим инструментом борьбы были «лаудационес» — риторические похвалы,
тексты которых также публиковались. Так, когда в Африке в 46 г.
до н.э. покончил с собой Катон Младший, сторонник Помпея, опасавшийся
попасть в руки к победителю Цезарю, республиканцы использовали
это событие, чтобы широко распространить «похвалы» покойному и
его идеям. На «похвалы» Катону, вышедшие из-под пера Цицерона,
Брута, Фадия Галла и Мунация Руфа, немедленно откликнулась речами
«антикатонами» цезарианская партия, а впоследствии слово в полемике
взял и главный противник Катона Младшего диктатор Гай Юлий Цезарь.
Политическая борьба велась не только речами и брошюрами, но и
судебными исками. Из писем Цицерона явствует, что осуждение на
смерть невиновного было не таким уж редким событием. Не говоря
уже о процессах чисто политического характера, как, например,
процесс против народных трибунов Манилия и Корнелия, вспомним
огромное количество других известных судебных дел той эпохи, на
первый взгляд не связанных с политикой. Таким было, скажем, дело
знаменитого тогда греческого поэта Авла Лициния Архия из Антиохии
Сирийской, обвиненного в 62 г. до н. э. в незаконном присвоении
себе римского гражданства, но позднее оправданного. Обвинитель,
некто Гратий, действовал здесь, вне всякого сомнения, по наущению
сторонников Помпея, желавших досадить ненавистной им семье Лукуллов,
оказывавшей покровительство поэту Архию. Примеров такого рода
можно было бы привести множество, и все они свидетельствуют о
том, что руководимые претором гражданские трибуналы также стали
ареной политической борьбы и сведения личных счетов. Более того,
выступить с обвинением против кого-либо и добиться его осуждения
значило часто сделать первый шаг в успешной политической карьере.
Недаром возвышение Цезаря началось с того, что он привлек к суду
по обвинению в вымогательстве Гнея Корнелия Долабеллу, видного
приверженца Суллы, а карьере Цицерона дал толчок громкий процесс
Верреса.
Подкупы, коррупция, повсеместное распространение глагола «акципере»
(брать) как технического термина для обозначения взяточничества
— признаки вырождения общественной жизни в
|
|
|
241
|
Риме. Порча нравов постигла и городские низы, охотно продававшие
свои голоса на выборах, и нобилей, и всадников. Даже внешнему
противнику удавалось подкупать римских военачальников и политиков,
что позволило нумидийскому царю Югурте произнести свои знаменитые
слова о Риме — продажном городе, который легко достанется тому,
кто захочет его купить. Царь Египта Птолемей Авлет заплатил Цезарю
и Помпею 6 тыс. талантов за признание ими его прав на престол
и еще 10 тыс. наместнику в Сирии Авлу Габинию за то. что тот возвел
Птолемея на царский трон. Коррупция не обошла стороной и суд:
в Риме долго помнили громкое дело 74 г. до н. э., когда один из
судей получил деньги для раздачи другим судьям и от обвинителя,
и от обвиняемых. Такие скандалы повторялись затем не раз.
ОБЩЕСТВЕННЫЕ ОТНОШЕНИЯ, ЧАСТНАЯ ЖИЗНЬ
Последние полвека республики были временем бурного роста ростовщического
капитала и числа финансистов и банкиров. Со многими из них мы
знакомимся по письмам Цицерона. Свой счет у банкира имел тогда
каждый состоятельный римлянин, и когда, например, сын Цицерона
учился в Афинах, отец выплачивал необходимые ему деньги банкиру
в Риме, а сын получал их от банкира афинского. Одна из защитительных
речей великого оратора позволяет нам лучше узнать Гая Рабирия
Постума, одного из крупнейших финансистов той эпохи: именно он
ссудил денег Птолемею Авлету, претендовавшему на египетский престол,
и именно он фактически вручил ему царскую власть, снарядив на
свои деньги экспедицию Габиния. Но и сам не остался внакладе,
став диойкетом — главным управляющим финансами Египта и постаравшись
взыскать с египтян громадные суммы, которые задолжал ему царь
Птолемей.
Ростовщичеством занимались не только всадники, но и сенаторы,
хотя официально им это было запрещено. Чтобы обойти закон, они
действовали в провинциях через подставных лиц. Даже убежденный
стоик, гордившийся своими принципами, Марк Юний Брут, один из
будущих убийц Цезаря, одолжил некогда под ростовщический процент
(48%) немалую сумму городу Саламин на восточном побережье Кипра.
Операцию эту проделал некто Скаптий, доверенное лицо заимодавца.
Затем при поддержке тестя Брута, Аппия Клавдия, тогдашнего наместника
в Киликии, Скаптий стал префектом на Кипре и, осадив с помощью
отряда конницы городской совет Саламина, голодом вынудил город
уплатить причитавшуюся сумму; пятеро советников умерли при этом
от голода. Таковы были методы, применявшиеся подчас римскими финансистами.
Через подставных лиц проворачивал выгодные дела в провинциях и
Помпеи: его агенты буквально задушили долгами каппадокийского
царя Ариобарзана, о котором Цицерон писал тогда Аттику: "Нет
ничего более нищенского, чем то цар-
|
|
|
242
|
ство, и нет царя беднее, чем он". Вскоре в зачет долгов
Ариобарзан был вынужден назначить римскому полководцу нечто вроде
пенсии в размере 33 талантов в месяц.
Целые общины, города и даже царства, зависевшие от Рима, попадали
фактически под власть финансистов и ростовщиков. Подлинной чумой
провинций были, однако, помимо них наместники, действовавшие часто
в союзе с ростовщиками; они делились с ними своими доходами, сами
же творили неограниченный произвол и злоупотребления. «Все провинции
плачут, — писал Цицерон, — все независимые народы жалуются, все
царства сетуют на наши алчность и произвол. Нет столь отдаленного
места на земле, куда бы не дошли самоуправство и несправедливость
наших должностных лиц. Не оружия и не войны должен Рим опасаться
со стороны чуждых народов, а жалоб, слез и сетований». Злоупотребления
Гая Верреса в Сицилии, изощренные грабеж и вымогательство, которые
он применял в отношении местных жителей, не были чем-то исключительным.
Процессов "де репетундис" против преступных должностных
лиц в провинциях было в Риме много, и проходили они каждые два-три
года, а то и чаще. На них осуждали должностных лиц за злоупотребления,
совершенные едва ли не во всех существовавших тогда римских провинциях,
иногда полностью разоренных своими наместниками. Ограбление провинций
было общим правилом, исключением же было как раз справедливое,
попечительное правление, каким стало, судя по всему, наместничество
Цицерона в Киликии.
Благодаря успешным финансовым операциям и ограблению провинций
возникали в Риме огромные состояния. Предшествующие поколения
римлян не знали таких богатств, какими располагал Помпеи, оставивший
сыновьям около 70 млн. сестерциев, Но и это был не предел: состояние
Лукулла оценивалось в 100 млн. сестерциев, а Красса — в 200 млн.
Характерно, что Цицерон признавал богачом лишь того, чей доход
превышал 100 тыс. сестерциев в год. Но время быстрого обогащения
было и временем бурного роста всеобщей задолженности. Не только
низы общества, но и имущие слои жили не по средствам. Отмена долгов
или уменьшение их бремени стало лозунгом дня, и именно обещание
списать долги привлекло на сторону Катилины массу молодежи. Принимавшиеся
время от времени законы о сокращении задолженности, о включении
процентов в зачет долга иди об ограничения количества наличных
денег, которые разрешалось иметь в доме, не смогли ослабить напряженность
в обществе.
Росту долгового бремени способствовали частые повышения цен и
общая нестабильность политической ситуации. Цицерон, который отнюдь
не был расточительным, постоянно, как явствует из его писем, находился
в финансовых хлопотах, так как его карьера видного политического
деятеля вынуждала его жить не по средствам. Так, ему трудно было
отказаться от покупки очень дорогого дома Красса на Палатине.
Необходимых для этого трех с половиной миллионов сестерциев у
него не было, и пришлось
|
|
|
243
|
взять в долг у Публия Корнелия Суллы, а потом защищать его на
судебном процессе «де ви» — о применении насилия. Владение дорогостоящей
виллой и наличие многочисленной прислуги также считалось хорошим
тоном. Так как банкир Аттик, друг Цицерона, имел прекрасный парк,
украшенный произведениями искусства, то и сам Цицерон стремился
приобрести такой же, хотя в письме к другу признается, что уже
из-за вилл в Тускуле и Помпеях оказался в долгах. Не удивительно,
что еще до начала новой фазы гражданских войн Цицерон уже задолжал
не только Аттику, но даже своему политическому противнику Цезарю.
Взыскание долгов было делом трудным, но иногда можно было рассчитывать,
что должник сделает политическую карьеру, займет высокую должность,
а затем получит в управление провинцию и легко расплатится с кредиторами.
Увязший в долгах Цицерон далеко не был исключением. Цезарь под
конец своего преторства, когда готовился отплыть в Испанию в качестве
пропретора, имел десятки миллионов долга, и, если бы богач Красе
не поручился за него, заимодавцы просто не выпустили бы его из
Рима. Задолженность нередко играла главную роль в выборе политической
ориентации. Так, Гай Скрибоний Курион Младший, на которого Цицерон
рассчитывал как на сторонника своей партии, перешел в начале гражданской
войны на сторону Цезаря, ибо тот заплатил его долги — 60 млн.
сестерциев. Быть должником считалось делом нормальным и не наносило
ущерба достоинству человека. Из переписки Цицерона известно, что
тот не всегда даже знал, какими суммами денег располагает, и должен
был осведомляться об этом у своего управляющего.
Вырождению политической жизни сопутствовал в первой половине
I в. до н. э. кризис семьи, особенно в высших слоях общества.
Семья теряла свой давний патриархальный характер, и все реже встречалась
в сенаторской среде старинная форма брачного союза, при которой
жена переходила из-под власти отца под власть мужа. Все более
типичной становилась ситуация, когда жена, подобно цицероновой
Теренции, управляла своим имуществом вполне самостоятельно, через
своего вольноотпущенника. Нередки были случаи, когда жена оказывала
значительное влияние на мужа в сфере политики: так, в истории
заговора Катилины и его раскрытия важную роль сыграли женщины
— жены и возлюбленные заговорщиков. А когда убийцы Цезаря собрались
в 44 г. до н.э. в Антии, чтобы решить, должны ли Брут и Кассий
покинуть Италию, в обсуждении активно участвовали также мать Брута
Сервилия, пользовавшаяся в Риме немалым политическим влиянием,
его жена Порция и жена Кассия Тертулла.
Браки в то время нередко заключались по политическим соображениям
— во многом поэтому росло число несчастливых браков и разводов.
Когда Цезарь и Помпеи вступили между собой в союз. Цезарь не колеблясь
отдал Помпею в жены свою дочь Юлию, несмотря на то что она уже
была помолвлена с Квинтом
|
|
|
244
|
Сервилием Цепионом. Цепиону же в качестве компенсации предложили
руку дочери Помпея, обрученной с Фавстом Корнелием Суллой. Чисто
политический характер имело и несчастливое супружество Октавии,
сестры Октавиана, с Марком Антонием. Весьма показателен для понимания
нравов, царивших тогда в среде римской элиты, поступок Катона
Младшего: он уступил свою жену другу Марку Гортензию, а после
его смерти вновь взял ее к себе и таким образом, как говорили
злые языки в Риме, унаследовал имущество богача Гортензия. Немало
находим мы и примеров супружеских измен, становившихся поводом
к разводу: так распались браки консула 78 г. до н. э. Марка Эмилия
Лепида с Апулией и Марка Антония с его второй женой Антонией.
О Муции, жене Помпея, говорили, будто в отсутствие мужа она изменяет
ему с Цезарем. Жену Лукулла, сообщает другу в письме Цицерон,
«ввел в свои мистерии» Гай Меммий. Особенно громким был скандал
с Публием Клавдием Пульхром, обычно называемым Клодий, который
в 62 г. до н. э. во время празднеств в честь Доброй Богини, справлявшихся
одними только женщинами, пробрался в женском платье в дом Цезаря,
дабы сблизиться таким путем с его женой Помпеей; дело вышло наружу
и закончилось разводом будущего диктатора с Помпеей. Разводы стали
привычной практикой: Сулла был женат четыре раза, а Антоний даже
пять раз. Примеру римлян подражали и жители муниципиев, где все
чаще приходилось слышать об изменах и даже убийствах внутри семей.
Чем ненадежнее, нестабильнее становился семейный дом римлянина,
тем пышнее расцветала проституция. О публичных домах источники
сообщают еще во II в. до н.э., но теперь проституция приобрела
поистине устрашающие размеры. Матроны, предающиеся пьянству и
распутству, Ауфилена, Постумия и др., а также молодые прелестные
«развратницы» — героини многих стихотворений лирика Гая Валерия
Катулла. Тогда же эллинистический мир познакомил Рим с гетерами.
Римские преторы, консулы, наместники начали появляться на людях
с живущими у них на содержании греческими арфистками, актрисами,
танцовщицами. Всем было хорошо известно, что на наместника в Сицилии
пропретора Гая Верреса оказывает большое влияние греческая куртизанка
Хелидон, а Марк Антоний содержит мимическую актрису Кифериду,
бывшую прежде любовницей поэта-элегика Гнея Корнелия Галла, который
и воспел ее в своих стихах под именем Ликориды.
Важные изменения происходили тогда и в отношениях между рабами
и их господами. Восстание Спартака было грозным сигналом для рабовладельцев.
Быть может, и под влиянием этого события стали распространяться
новые формы использования рабского труда. В трактате «О сельском
хозяйстве» Марк Теренций Варрон советовал наделять виллика — управляющего
поместьем, часто также происходившего из рабов, участком земли
и некоторым имуществом, которые оставались бы собственностью хозяина
виллы, но которыми виллик мог бы самостоятельно распоряжать-
|
|
|
245
|
ся. Наделение раба таким имуществом — пекулием было известно
еще в III в. до н.э., как видно из комедий Плавта. Но теперь оно
стало обычным явлением. Используя пекулий, раб мог даже купить
себе «заместителя», который выполнял бы за него всю работу на
хозяина или часть ее. Чтобы крепче привязать раба к пекулию, Варрон
рекомендует разрешать браки между рабами и рабынями.
Все чаще в первой половине I в. до н. э. некоторых рабов отпускали
на свободу, ибо, становясь вольноотпущенниками, а тем самым клиентами
своего бывшего хозяина, они могли принести ему больше пользы.
Вольноотпущенники нередко достигали весьма привилегированного
положения. Большим влиянием пользовался при Сулле его любимый
вольноотпущенник Хрисогон, перед которым дрожали даже сенаторы
и которого Цицерон называет одним из самых могущественных людей
в государстве; разбогатевший на сулланских проскрипциях, опирающийся
на неограниченную поддержку со стороны диктатора, Хрисогон допускал
явные злоупотребления, не останавливаясь и перед прямыми преступлениями.
Такой любимый вольноотпущенник-фаворит был тогда едва ли не у
каждого римского магната: он оказывал своему покровителю различные
услуги, повсюду защищал его интересы, был наиболее доверенным
советником в делах как финансовых, так и семейных. При Верресе,
наместнике в Сицилии, состоял его вольноотпущенник Тимархид, служивший
посредником между наместником и жителями провинции. Вспомним также
знаменитого Тирона, ученого вольноотпущенника Марка Туллия Цицерона:
после смерти своего покровителя он опубликовал его переписку.
Один из вольноотпущенников Помпея, Менодор, командовал его флотом.
а другой, Феофан из Митилены, был советником и придворным историком
полководца; родной город Феофана чтил его как избавителя, благодетеля
и второго основателя». Октавиан Август имел любимых вольноотпущенников,
Гелена и Сфера, которых затем похоронил за государственный счет.
С ростом политического значения вольноотпущенников шел рука об
руку рост их состояний. Имущество некоторых вольноотпущенников
стоило сотни тысяч сестерциев. Известными всему Риму богачами
были вольноотпущенник Помпея Деметрий, оставивший детям состояние
в 4 тыс. талантов, и Марк Вергилий Эврисак, тщеславный нувориш,
чья величественная гробница в форме печи и поныне стоит на виа
Пренестина в Вечном городе. Но большинство вольноотпущенников
были людьми среднего достатка: ремесленниками, врачами, купцами.
ВОСТОЧНЫЕ КУЛЬТЫ, АСТРОЛОГИЯ, ОККУЛЬТИЗМ
В государстве эпохи гражданских войн, насилия, злоупотреблений,
где человек меньше, чем когда-либо, мог чувствовать себя защищенным,
широко распространялись таинственные восточные культы и магии,
причем не только среди городских низов,
|
|
|
246
|
но и в среде просвещенных нобилей. Законы 58, 53 и 48 гг. до
н. э, против все более популярных в Риме египетских культов не
дали результатов, и в 43 г. до н.э. участники II триумвирата уже
планировали построить первое в городе святилище Исиды. Не менее
популярной была тогда халдейская астрология, несмотря на то что
еще в 139 г. до н.э. астрологов изгнали из Рима. В трактате «О
предсказаниях» Цицерон свидетельствует, что халдейских звездочетов
можно было в его время видеть в Большом цирке, где они охотно
составляли людям гороскопы.
Так как всевозможные гадания и пророчества были тогда в моде
и очень многие к ним прислушивались, то их нередко использовали
и приспосабливали в политических целях. В 56 г. до н.э. Помпеи
под предлогом, что слышал гром с неба, распустил народное собрание
и тем самым помешал избранию своего противника Катона Младшего
претором. Позднее, когда Цезарь собирался в поход против парфян,
у всех на устах было пророчество, найденное в «сивиллиных книгах»,
будто парфяне могли быть покорены только царем: распространение
этого пророчества в Риме должно было облегчить Цезарю переход
к монархии эллинистического типа.
Вера в вещие сны, которым, как мы помним, такое значение придавал
Сулла, не была чужда и самым просвещенным людям последующих поколений.
Цицерон рассказывает в одном из писем, какой сон приснился ему
в Диррахии перед битвой при Фарсале между Цезарем и Помпеем. Октавиан
Август вспоминал позднее о сне, который видел его друг и который
помог ему спастись в сражении у Филипп, когда они с Антонием вели
войну против Брута и Кассия.
Составлением гороскопов занимались не только халдейские звездочеты,
но и претор 58 г. до н. э. философ-неопифагореец Публий Нигидий
Фигул. Согласно Светонию, он, узнав час рождения Октавиана, «объявил,
что родился повелитель всего земного круга». Фигул написал множество
книг о гаданиях и снах, об астрологии, где пытался соединить наследие
этрусков с учением Пифагора. В его доме проходили собрания, считавшиеся
в Риме святотатственными. Марк Теренций Варрон рассказывает о
его занятиях магией, о способности отыскивать пропавшие вещи.
Достойным собратом Фигула было другое должностное лицо: консул
54 г. до н.э. Аппий Клавдий Пульхр, который у себя дома занимался
спиритизмом, вызывая души умерших.
ФИЛОСОФИЯ
Те же чувства незащищенности, нестабильности, что подталкивали
одних к восточным культам и магии, других влекли к «Саду Эпикура».
Философ, учивший «жить незаметно», неизбежно должен был приобрести
популярность в те бурные и грозные десятилетия. Число эпикурейцев
постоянно росло. Из сочинений Цицерона мы знаем имена популяризаторов
эпикурейства, «захватив-
|
|
|
247
|
ших всю Италию». К ним — к Гаю Амафинию, Рабирию, Катию Титу
Инсубру и другим представителям эпикурейской философии в Риме
— Цицерон относился презрительно и даже утверждал, что никогда
не читал их творений. Однако двух греческих эпикурейцев, Филодема
из Гадары и Сирона, действовавших тогда на побережье Неаполитанского
залива, великий оратор не колеблясь называл своими друзьями, «наилучшими
и ученейшими мужами». Филодем и его ученик Сирон прибыли в Италию,
вероятно, вскоре после превращения их родной Сирии в римскую провинцию,
но не захотели жить в Риме с его шумом и суетой. На вилле Филодема
в Геркулануме (нынешняя вилла Пизони) были найдены остатки богатой
библиотеки, состоявшей из произведений как самого философа, так
и других эпикурейцев. Здесь же проходили и их встречи. Фрагмент
одного из сочинений Филодема, обнаруженный там, свидетельствует,
что в эпикурейских диспутах принимал участие также Вергилий, а
может быть, и Гораций. О дружеских связях между молодым Вергилием
и Сироном говорят и упоминание философа в стихах великого поэта,
и тот факт, что после смерти Сирона его вилла в окрестностях Неаполя
перешла в собственность Вергилия.
Наиболее полное выражение римский эпикуреизм, столь сильно повлиявший
на творчество молодого Вергилия, нашел в философской поэме «О
природе вещей» Тита Лукреция Кара, жившего в первой половине I
в. до и. э. «Недоброе время для отечества», как говорит поэт,
жестокость и абсурдность гражданских войн, честолюбие, алчность
и похоть, терзающие римское общество, — все это наполняло душу
Лукреция отвращением к современности. Но будущее станет лучше
настоящего — Лукреций был великим оптимистом, верившим в прогресс
познания мира, в могущество человеческого разума, способного овладеть
тайнами бытия и, главное, преодолеть страх индивидуальной смерти.
В обществе, охваченном страхом и пороками, «как солнце среди звезд»
сияет образ Эпикура, спасшего человечество от страха перед смертью
тем, что представил смерть всеобщим и закономерным явлением в
непрерывном потоке рождений и смертей человеческого рода. Смерть
— избавление от страданий, а для отдельного человека, как учил
Эпикур, смерть «есть ничто», ибо и душа материальна и смертна,
и распадается вместе с телом. Таковы общие законы, по которым
развивается материя без вмешательства в это развитие богов, поэтому
учение Эпикура помогает изгнать из человеческих душ страх и перед
богами. Никогда еще ни один греческий учитель эпикурейства не
говорил с такой поэтической силой о философии своего кумира и
вдохновителя, ни один не описывал так ярко невзгоды и мрачную
участь людей, коснеющих в плену суеверий и необоснованных страхов,
как это удалось сделать Лукрецию Кару. Патетически, в красочных
и величественных образах, возвещает он людям правду, открывающуюся
ему в учении Эпикура, «воистину бога». Поэма «О природе вещей»
и сегодня покоряет необыкновенной силой поэтического таланта,
с какой Лукре-
|
|
|
248
|
ций убеждает читателя или спорит с ним. Сочинения самого Эпикура
погибли, и потому поэма Лукреция оказывается, кроме того, ценнейшим
источником познания распространенных в античном мире эпикурейских,
механико-материалистических взглядов на космос и на человека.
Популяризацией среди римлян достижений греческой философии занимался
и Марк Туллий Цицерон, когда победа Цезаря сделала для него невозможным
продолжение активной политической деятельности. Связи многих видных
римлян с греческими философами стали в 1 в. до н. э. особенно
тесными. Уже говорилось о том, как хорошо был принят Панетий Родосский
в кружке Сципиона Младшего. Стоическая философия имела особенно
много приверженцев; среди них были и Катон Младший, и убийца Цезаря
Брут. К стоику Посидонию ездили на Родос не только Цицерон, но
и Помпеи. Если римляне не ездили к философам в Грецию, то приглашали
их к себе: так, у Цицерона гостил одно время стоик Диодот.
Никто, однако, не взял на себя труд изложить для сограждан на
латинском языке учения греческих философов. Для этого необходимо
было преодолеть немало языковых сложностей и обосновать полезность
самой философии. Цицерону хватило на это решимости. Когда в 45
г. до н. э. умерла его дочь Туллия, он, читавший много греческих
«утешений» философского характера, задумал написать «утешение
самому себе», следуя здесь примеру платоника Крантора. Два месяца
спустя Цицерон был уже весь в работе над «Гортензием» и «Академиками»,
а еще через месяц уже собирал материал для «Тускуланских бесед»
(близ Тускула находилось поместье Цицерона). Не дошедший до наших
дней «Гортензий» был написан в форме диалога с Квинтом Гортензием
Горталом, отрицавшим ценность философских штудий; в споре с ним
Цицерон перечисляет все те выгоды, которые дает философия: от
практической пользы общих знаний до литературных достоинств философских
сочинений. Автор выражает надежду, что римские любители словесности,
привлеченные красотами слога этих произведений, обратят со временем
внимание и на их содержание. Сам Цицерон изложение философских
идей почти во всех своих трактатах оживляет примерами из римской
истории или цитатами из поэтов.
Оригинальным философом он не был и не стремился быть. Даже эклектизм,
столь присущий его сочинениям, не был результатом его концептуального
выбора, а был отличительной чертой всего завершающего периода
эллинистической философии. Эклектиками были все тогдашние стоики,
вносившие в первоначальную систему стоических идей немало элементов
платонического и перипатетического направлений. Эклектиками были
прежде всего учитель Цицерона, платоник, представитель новой Академии
Филон из Лариссы и его ученик, друг полководца Лукулла, сопровождавший
его в походах, Антиох из Аскалона. Филон, близкий к скептическому
направлению многих академиков, призывал своих учени-
|
|
|
249
|
ков брать уроки у философов разных школ. Цицерон в точности исполнил
это требование: он посещал и слушал эпикурейца Федра и стоика
Диодота, академиков Филона и Антиоха и близкого к платонизму стоика
Посидония.
В теории познания и физике Цицерон склонялся к скептицизму новой
Академии, рекомендовавшей своим адептам избирать те взгляды, которые
кажутся им более правдоподобными, и эклектически соединять элементы
различных философских систем. Догматизм осуждался как проявление
интеллектуальной лени; при этом подчеркивалось, что ни Сократ,
ни Платон отнюдь не были догматиками. Подобный эклектизм Цицерона
в физике и гносеологии хорошо заметен в его трактате «О границах
добра и зла». Иначе обстояло дело в сфере этики, где Цицерон,
как многие другие римские магнаты, находился всецело под влиянием
ригористической этики стоиков. Не удивительно, что в сочинении
<0б обязанностях» он взял себе за образец трактат Панетия Родосского
«О долге» и произведения Посидония, а в «Тускуланских беседах»
опирается главным образом на учения Панетия, Посидония и Хрисиппа,
рисуя идеал стоического мудреца. В трактате «О природе богов»
Цицерон не скрывает, что ему ближе всего стоическая позиция, выраженная
одним из героев диалога, Бальбом.
Выбор диалогической формы изложения философских идей, как и выбор
композиционных принципов трактатов Цицерона, был обусловлен поставленной
им перед собой целью — широко познакомить сограждан с достижениями
греческой философии. И «О границах добра и зла», и «О природе
богов» построены так, чтобы читатель мог ориентироваться во взглядах
главнейших школ по отдельным вопросам. В первой книге трактата
«О границах...» изложены эпикурейские воззрения, во второй — их
критика, в третьей — воззрения стоиков, в четвертой — их критика,
в пятой — позиции академиков и перипатетиков, понимаемые в духе
новой Академии, приверженцем которой был сам Цицерон. Произведения
многих философов, чьи взгляды он излагал, дошли до нас только
во фрагментах, поэтому именно трактаты Цицерона сделали греческое
философское наследие доступным как его современникам-римлянам,
так и далеким позднейшим поколениям.
РИТОРИКА
Политические столкновения в Риме в первой половине I в. до н.э.
были неотделимы, как уже говорилось от многочисленных судебных
процессов, благоприятствовавших развитию красноречия. В риторике
продолжал господствовать азианизм, эффектный, пышный, броский.
Его самым видным представителем был старший современник и соперник
Цицерона Квинт Гортензий Гортал. Сторонник всевластия сената,
любимец аристократической молодежи, он часто выступал в суде с
изысканно выстроенными, ритмичными и патетическими речами, возражая
Цицерону, как, на-
|
|
|
250
|
пример, в 70 г. до н. э. по делу Гая Верреса. Но случалось и
так, что Гортензий и Цицерон выступали вместе в защиту обвиняемого,
как это было в 63 г. до н. э. на процессе народного трибуна Гая
Рабирия, обвиненного в соучастии в убийстве, и еще год спустя
— на процессе Луция Лициния Мурены, которому ставились в вину
злоупотребления при выборах должностных лиц.
Азианскому стилю в риторике отдал дань и молодой Цицерон. Характерны
в этом отношении его самые ранние из сохранившихся речей — в защиту
Квинктия и в защиту Секста Росция из Америи. Только поездка на
Родос к тамошнему учителю риторики Молону в 79 г. до н. э. дала
новое направление развитию ораторского искусства Цицерона. Молон,
вспоминал он, укротил его «выходивший из берегов» юношеский задор
в речах, после чего будущий великий оратор стал решительно избегать
крайностей неумеренного азианизма. От Молона Цицерон возвратился
в Рим переменившимся, а через несколько лет иронически писал об
ораторе-азианисте: «Кто бы смог его вынести ...когда мягким голосом
с завыванием начал он распевать на азианский манер?»
Но, отбросив «азианскую напыщенность», Цицерон навсегда сохранил
любовь к красочной, выразительной речи с ритмическими завершениями
фраз, длинными, великолепно расчлененными периодами, с частыми
противопоставлениями и риторическими повторами ключевых слов.
Античные знатоки ораторского искусства восхищались гармонией и
совершенством речей Цицерона, в которых, как они говорили, нельзя
ни добавить, ни убавить ни одного слова, чтобы не разрушить стройную
конструкцию этих шедевров латинского красноречия.
Стилистическое мастерство Цицерона проявилось не только в создании
ритмической римской прозы. Он весьма искусно применял также теорию
трех стилей — высокого, среднего и простого, которой греческие
риторы пользовались мало. Достаточно сравнить исполненную пафоса
речь в защиту Рабирия или речь о вручении Помпею командования
в войне с Митридатом с простой, скромной, лишенной риторических
красот речью в защиту Авла Цецины, чтобы представить себе широкий
диапазон тонов и стилистических средств, которые Цицерон сумел
разработать и поставить на службу латинскому красноречию. Интересна
в этом отношении речь Цицерона, призванная снять с Авла Клуэнция
Авита обвинение в убийстве отчима. Начав излагать события простым
стилем, в самых обыденных словах, оратор затем повышает тон, речь
его становится все более патетической, вызывающей в слушателях
«сострадание и ужас». Стилистическая изощренность Цицерона и сегодня
восхищает: ему подвластны любые интонации и стилистические приемы,
от высокопарного взывания к богам и отечеству до грубых, дышащих
ненавистью нападок на противника с использованием даже низких,
просторечных слов, от утонченных добродушных шуток до страстной,
исполненной пафоса риторики, заставлявшей слушателей проливать
потоки слез. Кроме того, великого оратора отличали прекрасное
чувство ауди-
|
|
|
251
|
тории и умение так строить аргументацию, что сильные, выигрышные
аргументы оказывались всегда у всех на виду, слабые же и менее
убедительные проходили как бы в тени, незаметно.
Судебные речи Цицерона снискали ему очень рано заслуженную славу.
Авторитет его как судебного защитника был так велик, что на процессах,
где у обвиняемого было несколько адвокатов, Цицерону заранее предоставляли
возможность выступить последним, чтобы окончательно изменить ход
слушания дела в пользу подсудимого. Так было, в частности, и на
суде по делу Бальба, где он взял слово после выступлений таких
популярных и влиятельных в Риме людей, как Помпеи и Красе.
Но в середине I в. до н. э. и стиль Цицерона стал казаться чрезмерно
патетическим, несущим на себе родовые признаки устаревшего уже
азианизма. В моду среди ораторов все больше входил тогда аттицизм,
предполагавший особую чистоту языка и подчеркнутую простоту, даже
аскетизм в стилистике; напротив, азианское стремление с эффектам,
к глубокому психологическому воздействию на слушателя, азианская
ритмика с отвращением отвергались. Аттицисты Марк Калидий, Гай
Лициний Кальв, Марк Юний Брут начертали на своих знаменах призыв:
назад к греческим классикам ораторского искусства, причем за образец
они брали не пышность Исократа, не силу выразительности Демосфена,
а скромность и бесхитростность Лисия. Ритмическое построение речей
Цицерона Кальв и Брут резко критиковали, и друг Кальва Гай Валерий
Катулл, обращаясь к Цицерону, иронически писал о себе, что он,
Катулл, «настолько же наихудший из поэтов, насколько ты — наилучший
из ораторов». Римский аттицизм был, однако, лишь недолговечной
модой и скоро сошел со сцены, но сама попытка вернуться к греческой
классике оказала тогда влияние не только на риторику, а и на другие
искусства: поэзию (вспомним раннее творчество Горация) и скульптуру.
Распространение в 60—50-х годах I в. до н. э. аттицизма в красноречии
не могло не вызвать раздражения у признанного мастера — Цицерона.
То, что Брут был его другом, не мешало ему резко отвергать стилистические
принципы аттицистов, и, когда Брут перед опубликованием своей
речи, произнесенной на Капитолии после убийства Цезаря, направил
ее Цицерону с просьбой об исправлении, тот, как он сам объяснил
в письме к Аттику, не счел возможным это сделать — так далеко
уже разошлись между собой обе школы латинского красноречия. Еще
раньше, в частных письмах Кальву и Бруту, Цицерон пытался совлечь
их с неверно, как он считал, избранного ими пути, а в 46 г. до
н. э. посвятил будущему убийце Цезаря два небольших трактата «Оратор»
и «Брут», в которых излагает собственные стилистические принципы
и сурово расправляется с аттицизмом. «Брут» интересен также как
первая история римского ораторского искусства. В «Ораторе» представлен
идеал ритора, умеющего пользоваться всеми тремя стилями — высоким,
средним и простым — и потому далекого от аскетизма аттицистов.
Продолжателей традиций Лисия, замечает
|
|
|
252
|
Цицерон, нельзя даже с полным правом называть аттицистами, ибо
аттическое наследие в области риторики включает в себя и речи
Демосфена и Эсхина. Цицерон, кроме того, перевел некоторые из
этих речей на латынь, чтобы познакомить римскую публику с «истинным
аттицизмом».
Любопытно, что речи аттицистов — противников Цицерона до наших
дней не дошли и основные сведения об этом направлении в латинской
риторике мы черпаем из произведений самого Марка Туллия. К изложению
греческих риторических теорий и собственных суждений Цицерон возвращался
в течение многих лет неоднократно, оставив помимо «Оратора» и
«Брута» также трактаты «Об изобретательности», «Об ораторе», «О
наилучшем роде ораторов», «Топика» (другое название — «О видах
аргументации»), и др. В сочинении «Об ораторе»—главном из творений
Цицерона в этой.области—речь идет не только о риторике, но и о
воспитании: будущий оратор, утверждает автор устами одного из
героев диалога, своего учителя Луция Лициния Красса, должен быть
всесторонне образован, иметь обширные познания во всех сферах
жизни. Заявляя об этом, Цицерон мог с полным правом сказать о
себе, что такому высокому идеалу оратора сам он вполне соответствовал.
ПОЛИТИЧЕСКИЕ БРОШЮРЫ И ПАМФЛЕТЫ
Эпоха острой политической борьбы не могла обходиться без публицистики.
Рим наводнили политические памфлеты — ив прозе, и в стихах, ныне
почти полностью утраченные. Каждый выдающийся деятель имел в своем
распоряжении целый отряд готовых на все памфлетистов и панегиристов.
Больше других заботился об этом Помпеи: по его наущению писали
антицезарианские брошюры как вольноотпущенник Луций Вольтацилий
Питолай, так и тот Цецина, которого защищал на процессе 69 г.
до н.э. Цицерон; хвалы Помпею возносил его личный историограф
грек Феофан из Митилены. Цезаря и его сторонников то и дело задевал
язвительными стихами поэт Гай Валерий Катулл, не уставали поносить
его и бывший консул Гай Скрибоний Курион и даже коллега Цезаря
по консульству 59 г. до н. э. Марк Кальпурний Бибул. В 60 г. до
н.э. против триумвиров Красса, Помпея и Цезаря выступил со своей
сатирой и Марк Теренций Варрон, назвав ее «Триглав».
Но и у Цезаря были свои защитники — преданные ему публицисты
из числа его офицеров, Авл Гирций, Корнелий Бальб к Гай Оппий,
оставшиеся ему верны даже после его убийства заговорщиками-республиканцами.
Они писали панегирики покойному диктатору, прославляя его как
великого полководца. Цицерон, щедро рассыпавший едкие полемические
стрелы по адресу своих противников, также навлек на себя немало
инвектив; автором одной из них был знаменитый историк Гай Саллюстий
Крисп. Не
|
|
|
|
 |