Данная работа опубликована только в сети. При ссылках указывать электронный адрес:
http://www.centant.pu.ru/centrum/publik/frolov/frol05.htm

План выступления:

1) Новая полемика о предмете исторической науки
2) Наше понимание науки истории
3) История и социокультурология
4) Проблема самоопределения исторической науки
5) Оптимальная система исторического образования

I. Новая полемика о предмете исторической науки.

Как известно, в последнее время (с конца июля 2000 г.) Исторический факультет Санкт-Петербургского государственного университета подвергается непрерывной атаке со стороны так называемой научной общественности. Объектом нападок стала в первую очередь личность декана факультета проф. И.Я.Фроянова, которому определенные круги не могут простить выступления против курса реформ, открытых периодом Перестройки. Но очень скоро критика захватила и весь возглавляемый Фрояновым исторический факультет, который все той же общественностью и политически ангажировнными средствами массовой информации без обиняков был объявлен средоточием мракобесия, ксенофобии и антисемитизма. [1]

Конечно, пытаться всерьез опровергать эти дикие обвинения было бы занятием бессмысленным, ибо противная сторона обходится приклеиванием ярлыков без сколько-нибудь серьезных обоснований, а опровержением ее прокламаций служит сама деятельность Исторического факультета СПбГУ, достаточно плодотворная по всем главным параметрам - и учебным, и научным. Однако среди наших оппонентов есть и такие, которые, выступая в общем критическом русле, пытаются подвести под эту критику более серьезное и даже научное основание. Правда, при ближайшем рассмотрении это обоснование также оказывается ущербным, но его мнимая аргументированность может произвести некоторое впечатление, а потому позиция таких ученых критиков заслуживает более внимательного разбора и опровержения.

Одним из таких критиков является Н.Е.Копосов, некогда бывший сотрудником нашего факультета, а теперь состоящий одним из руководителей созданного при Филологическом факультете Смольного института свободных искусств. Составленное Копосовым "Открытое письмо членам комиссии Ученого совета СПбГУ по изучению положения на историческом факультете" (датировано 25 октября 2000 г.) остается пока неопубликованным, но оно было роздано членам университетской комиссии и таким образом обрело официальный характер. Будучи одним из членов названной комиссии, я также получил экземпляр этого документа.

"Письмо" Копосова, представляющее собой настоящий трактат объемом в 21 страницу мелкой компьютерной печати, содержит развернутую критику учебно-научной деятельности Исторического факультета. Главный тезис сводится к следующему: за единственным исключением, каковым являются учебные курсы проф. Б.Н.Комиссарова, все остальное на Историческом факультете представляет позавчерашний день науки.

К обвинению корпорации преподавателей в профессиональной некомпетентности добавлено еще и обвинение в моральной ущербности, в "грубом нарушении общечеловеческой и профессиональной этики" (с.21), поскольку в программах коллег Комиссарова на кафедре новой истории не упомянуто явление Холокоста. Последнее обвинение надо отвести, что называется, с порога, поскольку оно является чистой спекуляцией. Оно опирается на отсутствие в программах термина "Холокост"; однако в названных документах история с истреблением нацистами евреев отнюдь не замалчивается, но обозначается более привычным у нас понятием геноцида. Поэтому, оставляя в стороне эту спекуляцию, прямо перейдем к упрекам в непрофессионализме.

Заявив в начале "Письма" о своем "интересе к реформе исторического образования в нашей стране", автор с этой позиции оценивает положение на Историческом факультете СПбГУ. Он пишет: "Если российская высшая школа в целом, на мой взгляд, характеризуется сегодня динамизмом (появление новых для России научных дисциплин, возникновение образовательных программ нового типа, широкое ознакомление с достижениями мировой науки и т.д.), то историческое образование осталось в основном традиционным. Я не знаю в нашем городе учебного заведения, где готовят современно мыслящих историков. Роль центра реформы исторического образования, на мой взгляд, должен был бы играть Исторический факультет Университета. К сожалению, этого не происходит. В результате страдает не только историческая наука, но и весь Университет, поскольку без современного исторического образования не может быть современного университетского образования" (с.1).

Правда, продолжает Копосов, на Историческом факультете нашелся один "широко мыслящий и открытый к диалогу" преподаватель - Б.Н.Комиссаров, однако Ученый совет факультета отверг его новации и своим постановлением обязал его привести свои курсы в соответствии с принятыми принципами преподавания исторических дисциплин. "Если это постановление будет выполнено, а попытка Б.Н.Комиссарова в одиночку обновить преподавание истории в Университете потерпит неудачу, - сокрушается Копосов, - оснований надеяться на совершенствование исторического образования станет меньше" (с.2).

Не будем отвлекаться на обсуждение того, насколько нам необходима реформа образования вообще и исторического образования в частности, хотя установка на такие реформы отнюдь не представляется бесспорной. Продолжим следить за интересующей нас мыслью Копосова. Так в чем же заключаются прогрессивная новация Комиссарова и соответственное отставание остальных преподавателей Исторического факультета? А вот в чем: "Курсы Б.Н.Комиссарова существенно расширяют традиционные рамки узко понятой событийной истории, которая доминировала в советской историографии" (и которая, замечает автор в скобках, "по-прежнему господствует" в курсах коллег профессора-новатора); в отличие от этой косной традиции, курс Комиссарова по истории нового времени (часть I) "построен по проблемному принципу" (с.2).

Другой положительной стороной курса Комиссарова, отмеченной, впрочем, мимоходом, объявляется его стремление интегрировать Россию в мировой исторический процесс, под чем, насколько мы знаем, подразумевается в конечном счете подключение России к реализуемой Западом программе глобализации. Появление России в курсе новой истории, т.е. в части всеобщей (не-российской) истории, по мнению Копосова, "чрезвычайно отрадно, поскольку традиционное разделение истории в преподавании (и в организации науки) на отечественную и зарубежную - одна из самых слабых сторон отечественного исторического образования" (с.6; ср. с.8).

И далее на всем протяжении "Письма" настойчиво повторяется все та же мысль о ретроградном состоянии преподавания истории на нашем факультете. Мысль эта развертывается в ряде следующих положений:

1) В общих курсах истории нового времени у большинства лекторов доминирует "история войн, смен кабинетов, рабочего движения... иными словами, событийная история, главным содержанием которой является классовая борьба" (с.9; ср. с.10. 11. 14. 15).

2) "Рассказ о политических событиях, доминирующий в курсах оппонентов Б.Н.Комиссарова, был главным содержанием истории в ХIХ веке. Напротив, в историографии ХХ века последовательное изложение политической истории уступает место сначала истории долговременных экономических, социальных и культурных процессов, а в последние два десятилетия - мозаичным реконструкциям фрагментов прошлого или анализу памяти о прошлом" (с.15). Перечисляется целый ряд новейших направлений, явившихся на смену событийной истории: французская школа "Анналов", стимулировавшая изучение исторической ментальности и психологии, англо-американская школа социальных исследований, изучение повседневности, история понятий и пр. (О себе Копосов говорит, что он долгие годы был адептом школы "Анналов", а в последнее время занялся историей понятий, эпистемологией [ср. с.1 и 5-6]). Во всяком случае, подчеркивается в "Письме", "ни в одном из ведущих направлений современной историографии событийная история не играет сколько-нибудь заметной роли" (с.16).

3) "Единственной крупной историографической школой, большое внимание уделявшей событийной истории, в ХХ веке была марксистская историография, причем главным образом в СССР" (с.16). При этом разъясняется, что такое направление сложилось как реакция на первые опыты социологизаторского изложения и интерпретации истории. "В 30-е годы... политическая (или, как тогда говорили, гражданская) история была реабилитирована. Более того, марксистская историография становится прежде всего политической историей. Правда, понимают ее прежде всего как историю классовой борьбы" (с.16).

4) Нынешнее поколение специалистов на Историческом факультете по существу продолжает эту линию в том виде, как она окончательно сложилась в 70-80-е годы, когда все еще "чрезвычайно узко понималось то, в чем состоит работа историка, так что заодно с догматическим марксизмом часто отбрасывались и более современные исторические теории, в том числе и марксистские, не говоря уже о теориях других наук, а событийная история прошлого века принималась за единственно достойный подражания образец" (с.16).

Может быть и не следовало так долго перелагать мысли автора "Письма", но нам хотелось показать, сколько усилий было им потрачено на негодную цель - представить деятельность преподавателей Исторического факультета не удовлетворяющей требованиям современной науки только потому, что в их общих курсах доминирует событийная история. Но ведь назначение общих исторических курсов и сводится к тому, чтобы дать представление об историческом процессе, вехами которого могут быть только общественно значимые события. Автору "Письма" и дела нет до этого пропедевтического назначения общих курсов, создающих условие для последующего развертывания специальных курсов проблемного характера, которые наполняют учебные планы специализаций и о которых автор "Письма", знакомый с нашей системой, не проронил ни слова.

При этом он не считается и с таким очень важным качеством общих курсов, как их взаимная согласованность, что, разумеется не имеет ничего общего с концептуальным "единомыслием", будто бы навязываемым Ученым советом факультета. [2] По существу он подходит к общим курсам с мерками, которые приложимы именно к специальным курсам. "Если бы, - говорит он, - курс истории нового времени, читаемый четырьмя преподавателями, демонстрировал студентам четыре разных подхода к истории, я бы сказал, что сегодня это - образцово современный исторический курс" (с.19). Нашему автору невдомек, что общие курсы суть этажи единого большого здания, а не произвольно раскиданные по строительному участку и не подведенные под общую кровлю квартиры отдельных жильцов.

А сколько неточностей и передержек допускается автором с целью дискредитировать содержание согласованной системы общих курсов, т.е. событийной истории! Утверждается, что событийная история - изобретение историографии ХIХ в., тогда как она существует от века. Ее первыми представителями были отцы истории - великие античные писатели Геродот и Фукидид, этой же линии держались и римские историки-анналисты Тит Ливий и Корнелий Тацит, и средневековые хронисты, и все сколько-нибудь значимые историки нового времени - от Никколо Макиавелли и Эдуарда Гиббона до Джорджа Грота, Теодора Моммзена и Эд.Мейера. В отношении же ХIХ века правдой является лишь то, что событийная история окончательно получила надлежащее философское обоснование в историзме Гегеля, в его концепции поступательного развития человечества с закономерно обусловленными качественными скачками - сменами эпох.

Далее, в "Письме" Копосова утверждается, что классическим примером событийной истории в ХХ в. была советская марксистская историография, тогда как последняя (в ее ортодоксальном выражении) была именно социологизаторским направлением, превратившим историю в полигон для политэкономических упражнений. В этой связи напомним, что возвращение - именно возвращение, а не обращение - к занятиям политической историей произошло отнюдь не в 30-е годы, и даже не в 50-е, когда виднейшие профессора Исторического факультета (правда, не все) продолжали излагать целые периоды в политэкономическом русле (например, К.М.Колобова - эпоху эллинизма, а А.Д.Люблинская - все средневековье). Названный поворот свершился позже, в период поздней Оттепели, и это и было преодолением ортодоксального марксизма.

Ввиду всего этого негодной выглядит попытка автора "Письма" представить ученую корпорацию Исторического факультета как эпигонов советской марксистской историографии, истолковать культивируемый нами историзм как "банальную событийную историю" (с.20), как лишенное проблемно-тематической ориентации и наукоемкого понятийного выражения "повествование", свидетельствующее о "профессиональной некомпетентности" преподавателей факультета (с.21).

Что же касается другой нашей "слабости" - традиционного разделения мирвой истории на отечественную и всеобщую (не-отечественную), то развернутой апологии здесь не требуется. Укажем на очевидное: во-первых, на цивилизационную разность России и Запада, побуждающую к раздельному их изучению; а во-вторых, на естественную специализацию исторических занятий, клонящую в ту же сторону. Вместе с тем надо напомнить, что изучение отечественной истории на нашем факультете никогда не отгораживалось каменной стеной от аспектов взаимодействия, в частности и культурного, России и Запада, что подтверждается и соответствующими разделами общих курсов, и специальными курсами, например, по истории и культуре Петербурга.

Но - довольно полемики. Пора, наконец, перейти к изложению нашего собственного понимания и предмета науки истории, и оптимальной системы ее изучения.

II. Наше понимание науки истории.

Начнем с определения науки истории по существу - начнем с ее главных параметров: каковы понятие, предмет и назначение истории? Из названных трех элементов очевидным является лишь третий: назначение истории заключается в накоплении и сохранении человечеством проделанного социального опыта с целью лучшей ориентации - посредством естественного сопоставления с прошлым - в ситуациях настоящего времени и, по крайней мере, ближайшего будущего. Однако не столь просто обстоит дело с первым и вторым элементами - с понятием и предметом истории, которые требуют специального пояснения.

Слово "история" было введено в оборот древними греками: historia по-гречески означало "разузнавание", "расспрашивание", "разыскание" (от того же общего корня *vid-/ved- и с тем же характерным для индоевропейских языков чередованием значений, что и в русском "видеть"/"ведать"), и применялось это слово первоначально для обозначения исследования вообще (например, у Гераклита в приложении к Пифагору). Но Геродотом это слово было использовано не только в общем смысле исследования, но и в более специальном, применительно к осуществленному им историческому изысканию, и с его легкой руки слово "история" стало специальным термином, применяющимся для обозначения той именно науки, которую и принято называть историей. Несомненно, это усвоение общего наименования научного исследования для обозначения специальной гуманитарной отрасли стояло в тесной связи с общим, преимущественно гуманитарным характером античной культуры и тем избранным, можно сказать, заглавным положением, которое занимала в этой культуре история.

Если уже самое понятие истории требует специального разъяснения, то еще более это относится к предмету исторической науки, относительно которого не существует единого мнения ввиду постепенно и стихийно развившейся многозначимости термина. Московский философ А.В.Гулыга составил любопытную сводку значений, которые обрело слово "история" в современном языке. [3] Воспользуемся его подборкою, несколько ее откорректировав. Прежде всего можно выделить два значения бытового характера: 1) история - повествование (ср. начальную фразу рассказчика: "Я вам расскажу занятную историю") и 2) история - происшествие ("В какую историю я попал!").

Далее можно насчитать еще несколько значений уже, так сказать, научного порядка. Таковы следующие два значения: 3-4) история - процесс развития природы и общества и соответственное научное знание. Сошлемся на знаменитое заявление К.Маркса и Ф.Энгельса в "Немецкой идеологии": "Мы знаем только одну единственную науку, науку истории. Историю можно рассматривать с двух сторон, ее можно разделить на историю природы и историю людей" и т.д. [4] Затем еще два значения, являющиеся по существу суженным подразделением предыдущих: 5-6) история - жизнь именно общества и соответственное ее изучение. Напомним не менее известное высказывание Маркса в "Святом семействе": "История - не что иное, как деятельность преследующего свои цели человека";[5] и к этому добавим предложенную Энгельсом в "Анти-Дюринге" классификацию всех наук на науки о неживой природе, науки, изучающие живые организмы, и "третью, историческую, группу наук, изучающую, в их исторической преемственности и современном состоянии, условия жизни людей, общественные отношения" и т.д. [6] Наконец, последовательно сужая диапазон значений, мы добираемся до двух последних: 7-8) история - это прошлое и, соответственно, наука о прошлом человечества.

Совершенно очевидно, что из этих значений ни первые два, ввиду их явной бытовой метафоричности, ни следующие четыре, ввиду их столь же явной научной расширительности, не подходят для определения науки истории. Но и последние два могут служить лишь самым общим приближением к такому определению. Ведь должно быть понятно, что изучение прошлого человечества в полном его объеме под силу лишь совокупным усилиям многих наук, что, например, в изучении древнейшей экологии свое слово должны сказать палеогеология, палеозоология и палеоботаника, что в изучении становления человеческой особи как homo sapiens ведущую роль играет историческая антропология, что в исследовании различных аспектов прошлого человеческого бытия - прежних экономических отношений, права, религии, науки, искусства - обязательно должны принимать участие представители соответствующих специальных дисциплин, таких, как политэкономия, юриспруденция, математика, медицина и т.п. (в их, разумеется, исторических разделах).

Спрашивается: что же остается на долю собственно истории? Чем она может и должна заниматься как специальная дисциплина? - На ее долю остается то, чем, как правило, не занимаются представители остальных перечисленных выше наук, а именно - изучение уже состоявшегося общественного развития, представленного социально-значимыми явлениями, или, лучше сказать, событиями, этими предметными воплощениями социальной человеческой энергии. Сколько бы ни насмехались в свое время адепты ортодоксального марксизма (или иные новые критики) над прошлой исторической наукой, сводившей жизнь общества к войнам, дипломатическим интригам, государственным переворотам, деятельности выдающихся правителей и политиков и т.п., история, если она не желает раствориться в антропологии, политэкономии или культурологии, должна оставаться на той почве, которая искони была ее собственной и на которую никто другой, кроме историков, никогда не претендовал, - на почве политических событий, которыми как главными вехами отмечается путь человечества, поскольку в них воплощается его главная энергия.

Итак, мы решаемся определить историческую науку следующим образом: история есть наука о прошлом человечества в его преимущественно событийном выражении. В подтверждение нашей правоты мы можем сослаться на пример прославленных историков прошлого, неоспоримых авторитетов в своем деле, - на творчество античных историков Геродота, Фукидида, Ксенофонта, Полибия, Тита Ливия, Корнелия Тацита, на труды историков нового времени Никколо Макиавелли, Эд.Гиббона, Б.Г.Нибура, Л.Ранке, Дж.Грота, Т.Моммзена, Эд.Мейера, на свершения творцов отечественной историографии Н.М.Карамзина, С.М.Соловьева, В.О.Ключевского. Все они во главу угла своего дела ставили прежде всего и главным образои реконструкцию и изложение событийной, политической истории.

Но мы можем сослаться для подкрепления нашей позиции и на прямые суждения признанных авторитетов. Красноречивым в этом плане является заявление "Отца истории" Геродота, которым он открывает свое повествование о Греко-персидских войнах: "Вот изложение истории галикарнасца Геродота для того, чтобы с течением времени не пришли в забвение прошлые события (ta genomena) и чтобы не остались в безвестности великие и удивления достойные деяния (или сооружения, erga), совершенные как эллинами, так и варварами, а в особенности то, по какой причине они вели войны друг с другом".

А вот суждение теоретика нового времени, немецкого ученого Эрнста Бернгейма, за сложной словесной вязью которого проступает та же истина: "Историческая наука исследует и излагает в психо-физической причинной связи факты развития людей в их деятельности в качестве социальных существ".[7] Наконец, добавим к этому исполненное чисто английского прагматизма определение главных параметров истории, данное археологом, историком и философом Робином Коллингвудом: "Современный историк считает, что история должна: а) быть наукой, или ответом на вопросы, б) заниматься действиями людей в прошлом, в) основываться на интерпретации источников и г) служить самопознанию человека".[8]

III. История и социокультурология.

Означает ли сказанное, что в изучении прошлого нет места для других исторических направлений или иных социальных или даже естественнонаучных дисциплин? Отнюдь нет. Как только мы обращаемся к состоянию человеческого общества в прошлом, проблема разрешается самым естественным образом. В самом деле, что делать с теми многочисленными аспектами состояния общества, его экономическим строем, правовым устройством, религиозной жизнью, наукой и культурой, которые составляют одновремено и фон, и обрамление, и основание событийного прошлого? Должна ли и может ли собственно историческая наука заниматься этими сторонами прошлого? Да, должна и может, но лишь постольку, поскольку она располагает особенной, выработанной для таких случаев методикой и поддержкой других соответствующих специальных наук.

Иными словами, исторические сюжеты, связанные с отдельными аспектами состояния общества в прошлом (такими, как экономика, политика, право, культура), должны рассматриваться как темы смежные, лежащие на стыке или пересечении собственно истории и других специальных наук (политэкономии, правоведения, философии, искусствоведения и т.д.). Они должны изучаться либо совместно историками и другими соответствующими специалистами (для примера можем указать на денежное обращение в древнем мире, или государственное и частное право у римлян, или развитие математики, медицины и других естественных наук), либо же - учеными особого, так сказать, гибридного типа, сумевшими получить двойную подготовку историка и экономиста, историка и правоведа, историка и математика и т.п. (ср. пример такого же синтеза в естествознании: биология - химия - биохимия).

В жизни нашей науки нет недостатка в примерах как плодотворного сотрудничества специалистов разного профиля, собственно историков и, скажем, правоведов, филологов, археологов, так и успешного творчества специалистов, как мы выразились, гибридного типа. По первому пункту сошлемся на сотрудничество историка И.Я.Фроянова и филолога-фольклориста Ю.И.Юдина по теме русского былинного эпоса (статьи разных лет, составившие целую книгу). 9 По второму пункту сошлемся на творчество немецкого антиковеда Т.Моммзена, правоведа по образованию, исследователя античности по главному роду своих занятий, ставшего автором не только фундаментальных трудов по римскому праву, но и общей политической истории Рима, несравненной по обстоятельности изложения и яркости образов. Другим примером такого же типа может служить научное творчество отечественного антиковеда С.Я.Лурье, который, в силу отличной многосторонней подготовки, с равным успехом подвизался в исследовании политической истории, языка и литературы, математики и естествознания в античном мире.

IV. Проблема самоопределения исторической науки.

Как бы то ни было, не следует забывать о том главном стержне, о том ядре исторических занятий, которое дает основание этим занятиям претендовать на свое особенное, самостоятельное место в сонме социальных дисциплин. Пока мы отдаем себе отчет в том, что таким стержнем является изучение событийной (или политической) истории человечества, тогда как обрамляющие эту историю исследования различных аспектов бытия могут рассматриваться только как занятия факультативные (в том числе и столь любезные сердцу наших оппонентов историческая экология, демография, психология и т.п.), - до тех пор мы не утрачиваем свое особенное идентификационное качество, мы сохраняем свою ученую самобытность и нам не грозит опасность саморастворения в безликой массе социологии (понимая под последним термином всю совокупность знаний о жизни общества). Это тем более важно, что к такому растворению, под благовидным предлогом усиления междисциплинарной кооперации, нас усиленно подталкивают сторонники новой реформы высшего образования. Что стало с историческим факультетом РГПИ им. А.И.Герцена? Он именно "растворен" в новом факультете социальных наук, где из десятка кафедр на долю историков приходятся теперь, если не ошибаюсь, только две - отечественной и всеобщей истории. Между тем, любому человеку, знакомому с развитием науки в новое время, любому, наконец, наделенному здравым смыслом, очевидны закономерность и целесообразность дальнейшей специализации научного знания, а стало быть, и дальнейшего развития одной из главных, если не заглавной, среди социальных наук - науки истории.

V. Оптимальная система исторического образования.

Все сказанное подводит нас к оценке существующей на Историческом факультете СПбГУ системы образования как оптимальной. Напомним, что эта система в основных своих чертах сложилась к началу 70-х годов прошлого столетия. К тому времени в ведущих университетах страны - Ленинградском и Московском - были вполне уже осознаны недостатки страдавшей уклоном в социологизаторство системы гуманитарного образования, сложившейся в первые десятилетия советской власти, и были приложены особенные усилия по возвращению этому образованию добротного фактического основания. В новой утвердившейся в Ленинградском и Московском университетах системе исторического образования были реализованы важные принципы разумного сочетания взаимно дополняющих друг друга компонентов. Мы имеем в виду:

Во-первых, сочетание основательной исторической подготовки - с ознакомлением, в надлежащих пределах, с философскими и иными общими социокультурными дисциплинами, в той именно степени, в какой это полезно для исторического образования. Впрочем, степень эта стала надлежащей только в последнее время, между тем как ранее ощущался перебор так называемых общих социально-экономических дисциплин.

Во-вторых, сочетание подготовки в русле общей специальности истории (а теперь по двум руслам - собственно истории и искусствоведения) - с углубленным изучением предметов специализации (для историков - по двум кафедрам отечественной истории, по трем - всеобщей истории, а также по кафедрам археологии и этнографии, а для искусствоведов - по двум кафедрам истории искусства и истории культуры). При этом признается целесообразным параллельное осуществление подготовки по специальности и по специализациям с первого же года обучения, с примерно равным количеством учебного времени на то и другое.

Это выгодно отличает принятую у на ссистему подготовки специалиста в рамках единого 5-летнего цикла от новейшей, так называемой многоуровневой системы, где первые четыре года обучения - бакалавриат - отведены под общую подготовку, а специализация отнесена на конец, на следующие два года магистратуры. При этой новой системе трудоемкие предметы специализации искусственно оторваны от общей подготовки и отнесены к поздней ступени, когда их усвоение затруднено накопившейся усталостью от прежних лет обучения. Да и доступной эта заключительная стадия образования является отнюдь не для всех, а лишь для малой части (четвертой или даже пятой) прошедших бакалавриат.

В-третьих, сочетание общих курсов истории древней, средней и новой, читаемых именно как курсы событийной истории, - с широким спектром специальных дисциплин. Спектр этих последних многоразличен: здесь присутствуют и дополнительные исторические дисциплины, поскольку на разных кафедрах является необходимость в углубленном изучении неких специальных периодов или регионов, и социокультурологические дисциплины, призванные осветить различные аспекты состояния того или иного изучаемого общества, и, наконец, различные вспомогательные дисциплины (библиография, источниковедение, историография, древние и новые иностранные языки, палеография, эпиграфика, нумизматика, генеалогия и т.д.).

Таким образом в нашей системе исторического образования достигается интегральное единство общего и частного, последовательного рассмотрения исторического процесса и систематического изучения различных сторон исторического бытия. Для примера сошлемся на учебный план кафедры русской истории: рассмотрение общего хода отечественной истории (наряду с всеобщей, посредством так называемых общих курсов) дополняется изучением таких более специальных предметов, как библиография, палеография, историческая география, основы этнографии народов России, история государственных учреждений России, аграрная история России, история промышленности России, история русской культуры, история политических партий и общественных движений, история масонства и др. Или другой пример - кафедра истории средних веков. И здесь рассмотрение общего хода всеобщей истории (наряду с отечественной, посредством общих курсов) дополняется изучением таких более специальных предметов, как библиография (но теперь уже применительно к истории западного средневековья), латинская палеография, историческая география, средневековый быт, проблемы перехода от античности к средневековому обществу, генезис феодализма в Западной Европе, средневековое государство и право, сословно-представительная монархия и т.д. Наконец, еще один пример из иного отделения - кафедра истории искусства. И здесь, помимо общих курсов отечественной и всеобщей истории, а также истории искусства и культуры, вниманию студентов предлагаются такие специальные предметы, как введение в мифологию и античная мифология, история эстетики, социология искусства, история архитектуры, литература и театр, история кино и др.

Нам кажется, что приведенных примеров достаточно, чтобы подтвердить охарактеризованные выше общие принципы принятой нами системы исторического образования. Только человек, абсолютно не знакомый с этой системой или не желающий вникнуть в ее построение, может упрекать нас в увлечении общими курсами социо-исторического характера в ущерб историческим фактам, как это было когда-то, или же, наоборот, в пренебрежении социальными аспектами истории в угоду хронологической событийной схеме, как это нам вменяют в вину новейшие наши оппоненты.

Заканчивая таким образом апологию нашей истории, уподобим ее пышно разросшемуся средь поля социальных наук древу, мощный ствол которого символизирует несущий событийный стержень, а отходящие в стороны ветви - разработки отдельных социополитических и культурных аспектов общественного бытия. Будем надеяться, что судьба, боги и наши собственные усилия помогут этому древу выстоять против всяких напастей.