Аристотель говорит о коррупции в Спарте как о явлении широко распространенном, характерном не только для Спарты 2-й пол. IVв., но и для более раннего периода (Pol., 1270b).

Судя по высказываниям Ксенофонта (Lac. pol., 14,3) и Аристотеля (Pol., 1269b), прокламируемый аскетизм и уравнительная бедность, если и оставались в классической Спарте, то только в качестве лозунгов. Греки, говоря об особенностях национального характера спартанцев, часто отмечали их безудержную страсть к деньгам (filarguriva и filocrhmativa) (Isocr., VIII, 96; XI, 20; Arist. Pol., 1271b).

Правда, по мнению философов и историков, особенно тех, кто склонен был идеализировать Спарту, прославленные спартанские добродетели уступили место алчности и безудержному стремлению к богатству и роскоши только в конце Пелопоннесской войны, когда деньги потоком стали поступать в Спарту и оседать в карманах правящей верхушки (Xen. Lac. pol., 14,3; Plut. Lys., 17; 18). Но имеются данные, которые свидетельствуют, что страсть к деньгам и связанная с нею коррупция были хорошо знакомы Спарте и до Лисандра (Her., VI, 86; Plut. Inst. Lac., 42; Lyc., 10; 11; Agis, 9; Paus., IV, 4,4).

Уже для Геродота взяточничество в среде спартанского высшего руководства является важной темой (III, 148; V, 51; VI, 50; 72; 82; VIII, 5). Так он передает версию, что в 524 г. все спартанское командование, возглавившее экспедицию на Самос, было подкуплено самосским тираном Поликратом, и именно поэтому поход оказался безрезультатным (Ш, 44-46; 56).

Следующий эпизод у Геродота, в котором также замешано было руководство спартанским флотом, имел место во время Греко-Персидских войн. Спартанский наварх 481/480 года Эврибиад, по слухам, получил от Фемистокла взятку в 5 талантов за то, что изменил план своей экспедиции в пользу Афин (VIII, 5).

Упоминает Геродот и спартанских царей, с чьими именами связаны были дела о коррупции. Так он приводит целую серию рассказов о попытках подкупить царя Клеомена (Ш, 148; V, 49-51; VI, 50; 82, 1).

Само количество подобных историй, связанных с именем только одного царя, - свидетельство того, что для Спарты коррумпированность ее царей не была редким явлением и не воспринималась как что-то из ряда вон выходящее.

Кроме Клеомена Геродот называет еще одного спартанского царя, Леотихида, бесспорно уличенного в получении взятки от фессалийских Алевадов (VI, 72).

Фукидид к списку Геродота добавляет еще два имени спартанских царей, подозреваемых в коррупции: Плистоанакта (II, 21, 1; V, 16, 3) и Агиса II (V, 63). Важно отметить, что оба царя, подозревыемые в коррупции, действовали не одни, а вместе со своими советниками-эфорами, которые приставлены были к царям для осущетсвления надзора за их поведением во время военных кампаний.

Надо сказать, что данных, свидетельствующих о получении взяток эфорами, значительно меньше, чем подобных сведений о царях и высшем офицерском корпусе. Но это объясняется вовсе не тем, что эфоры были менее коррумпированы, чем остальные ветви власти. В силу избирательности наших источников мы несравненно больше знаем о спартанских царях и полководцах, чем о коллегии эфоров. Однако традиция сохранила несколько примеров продажности эфоров (Theopomp. ap. Plut. Them., 19). Причем, как следует из наших источников, чаще всего случаи коррупции в среде эфоров были связаны с их деятельностью в качестве советников при спартанских царях.

Персидская дипломатия не раз использовала в своих целях продажность спартанского высшего руководства. Еще до Каллиева мира, в 459 г., персы считали возможным посылать деньги в Спарту для обеспечения нужных им решений (Thuc., I, 109,3).

Но особенно явно коррумпированность спартанского генералитета проявилась в последнее десятилетие Пелопоннесской войны. Это связано с целым рядом факторов и, в частности, с новой политикой Спарты, направленной на союз с Персией и ориентированной на ведение войны за счет персидского золота. После 413 г. практически все навархи за редким исключением были уличены в получении взяток от персидских сатрапов (Астиох , Пасиппид, Кратесиппид) (Thuc., VIII, 50,3; Xen. Hell., I, 1, 32; Diod., ХШ, 65, 3-4

Многие состояния в Спарте, по-видимому, берут свое начало с взяток, полученных спартанским генералитетом в последнее десятилетие Пелопоннеской войны.

В самом конце Пелопоннесской войны, когда денежный поток в Спарту намного увеличился, усилились и коррупционные процессы. С каким размахом крали казенные деньги при Лисандре, видно на примере Гилиппа, прославленного спартанского военачальника, героя сицилийской кампании и личного друга Лисандра. Он попытался украсть у государства 300 талантов (Diod., XIII, 106, 8-10; Plut. Lys., 16; 17; Athen., VI, 24).

После того, как лихорадка обогащения охватила всю Спарту, и даже такие незаурядные личности как Гилипп оказались уличенными в коррупции, был принят компромиссный закон, допускающий ввоз и хранение иностранной валюты, но только для государственных целей и под государственным наблюдением. Частным лицам за хранение золотой и серебряной монеты в собственных домах грозила смертная казнь.

По этому закону в 403 г. Форак, гармост Самоса (Diod., XIV, 3,5) и друг Лисандра, был отрешен от должности и приговорен к смертной казни. Фораку вменялось в вину то, что вопреки только что принятому закону он держал у себя дома драгоценные металлы (Plut. Lys., 19). Дело Форака было единственным, которое можно трактовать как часть атаки на Лисандра, и у Плутарха оно подается именно так. Выбор же правонарушения, в котором обвинили Форака, конечно, не случаен. В этот период преступления, связанные с получением взяток и хранением иностранной валюты были, по-видимому, самыми распространенными видами правонарушений.
Отсутствие собственной чеканной монеты (Plut. Lyc., 9, 1-6), с одной стороны, и монополия государства на накопление и хранение денег (Plut. Lys., 17), с другой, привели к неизбежному результату - к повсеместному стремлению граждан обойти "неудобные" законы. Об одном таком очень распространенном способе рассказывает Посидоний у Афинея (Poseidon. ap. Athen., VI, 24). По его словам, богатые "лакедемоняне, которым обычай запрещал ввозить в Спарту и хранить там золото и серебро, … отдавали его на хранение своим соседям аркадянам", возможно, через подставных лиц. В качестве зарубежных банков использовались, конечно, и храмовые центры как в Пелопоннесе, так и вне его (Plut. Lys., 18; cp. Ages., 19).

Приток в Спарту огромных богатств в конце Пелопонесской войны не оздоровил социально-экономическую ситуацию в стране, а скорее усугубил ее. Движения денежных масс практически не было. Капитал оставался мертвым, он не вкладывался в развитие экономики страны. Большая часть богатств осела в карманах спартанской элиты, которая благодаря этому еще более отделилась от основной массы сограждан. Высшие должности и выгодные места были полностью узурпированы узкой прослойкой общества и стали практически наследственными. Спарта после Пелопоннесской войны быстрыми шагами шла в сторону господства клановой олигархии.

Социально-экономическое неблагополучие большей части спартанских граждан, с одной стороны, и демонстративное потребление богатства правящим сословием, с другой, привели к снижению уровня моральных ценностей и ориентиров в обществе. Взятки уже стали брать не отдельные чиновники, а целые коллегии чуть ли не в полном составе. Наиболее сильно коррупция коснулась коллегии эфоров (Aristot. Pol., 1270b). В "Реторике" Аристотель приводит пример, когда четыре эфора из пяти получили деньги за предательство интересов Спарты (III, 18).

Впечатляющий пример тотальной коррупции спартанских властей мы находим у Павсания. В 346 году спартанцы в качестве союзников фокейцев приняли участие в захвате Дельф. Вот как об этом рассказывает Павсаний: "Когда главари фокейцев разграбили святилище в Дельфах, то и спартанские цари, каждый персонально, и многие влиятельные лица в Спарте, вся коллегия эфоров в полном составе, равно и герусия приняли участие в разделе сокровищ бога" (IV, 5, 4).

Добавим сюда, что спартанцы не только охотно сами брали взятки, но и давали их (Paus., IV, 17, 2).

Так Павсаний утверждает, что спартанцы были единственными, кто осмелился подкупить Пифию (Paus., III, 4, 5; cp: Her., VI, 66).

Можно вспомнить также широко развернутую Лисандром кампанию по подкупу наиболее влиятельных святилищ как в Греции, так и вне ее (Diod., XIV, 13, 3-7; Plut. Lys., 25, 3-4; Nepos. Lys., 3, 1-4).

Таким образом, миф о неподкупности, бедности и честности спартанцев - это только миф. Официальная железная монета, официальная простота жизни, обязательный плохой обед в сисситиях - постоянные элементы государственной пропаганды, рассчитанной на тотальную обработку умов спартанских граждан. Но реальная действительность сильно отличалась от официальной ее модели. Конкретный материал источников, рассмотренных в настоящем докладе, свидетельствует о массовой коррупции правящего аппарата и о неуемной страсти к деньгам, характерной для всех спартанцев вкупе.