К середине II в. христианством уже были выработаны несколько вариантов самоопределения. Так, например, Татиан заявлял, что христиане - это особая полития, отличная и от эллинов, и от варваров, а христианские апологеты изображали христианство как "истинную философию, твердую и полезную". Роберт Вилкен полагает, что сопоставление христианства с философской школой было частью новой, только что принятой христианами стратегии и являлось радикальным отходом от более ранних христианских представлений, поэтому немногие современники были удовлетворены таким пониманием христианства.¹ Эдуард Сандерс, напротив, считает, что "уже в первом поколении христианство напоминало некоторым наблюдателям философскую школу (хотя и плохонькую) и, следовательно, усилия Иустина и Афинагора не выпадают из целого".² В защиту этого взгляда можно привести следующие соображения.

1. В I Послании Фессалоникийцам Павел заявляет о том, что он был обвиняем своими противниками в лести, лжи, нечистых побуждениях и жадности (1Фес.2:3-12). Сейчас признано, что обвинения, от которых защищается Павел, очень похожи на те, что выдвигались против киников:³ он льстил людям рассказом о том, что спасутся только они, для того, чтобы получить их деньги и навсегда исчезнуть из города. Замечание, сделанное в другом месте (Фил.4:15-16) дает основания предполагать, что он мог казаться человеком, который берет деньги за проповедь. Павел вполне мог восприниматься язычниками как бродячий философ, хотя сам не претендовал на этот статус; параллели между некоторыми принципами Павла и философов того времени только усиливали это сходство. А.Д. Нок соглашается с тем, что "прибытие Павла происходило так же, как прибытие Диона или любого другого бродячего софиста".⁴ Но апокалиптическое ожидание и "новое бытие" во Христе не оставляли места для "греческой мудрости", и философия в глазах Павла - "пустое обольщение по преданию человеческому, по стихиям мира, а не по Христу" (Кол.2:8). Хотя язычники могли считать Павла бродячим философом, сам он никогда не пытался изображать христианство как философию.

2. Ситуация начала изменяться со вторым поколением христиан. Задержка парусии и необходимость найти место церкви в мире привела автора Деяний, как считает Сандерс, к мысли о том, "что церковь должна рассматриваться как философская школа - конечно, как одна из иудейских философских школ (в изображении Иосифа Флавия)". С одной стороны, Лука использует термины, которые "навевают мысли о философской школе" - paradivdomi (paravdosi" или diadochv), asfaleiva, kateqevw, tekmeriva, parrhsiva. Но не меньшего внимания заслуживает и содержание Деяний. И в Евангелии от Луки, и в Деяниях делается акцент на критике самодовольной элиты, высокообразованной, но не способной оказать реальную помощь нуждающимся; это напоминает выпады Сенеки и Эпиктета против риторов. Лука называет соперниками Павла в Ареопаге стоиков и эпикурейцев (Деян. 17:18), намекая этим на характер учения Павла, однако он не отрывает Павла от иудаизма. Деяния не только заимствуют изображение фарисеев и саддукеев как философских школ (ai{resi"), но добавляют к ним и христианство (Деян. 24:5,14; 28:22). Причина этого в том, что Лука ясно понимает, что обвинение в "новизне" может стать бедствием для церкви и единственная возможность избежать этого - показать четкое место христианства в иудейской истории, дать некое преемство (что являлось, кстати, характерной чертой изображения философских школ в то время). Для того, чтобы сделать это, он предпринимает все возможные усилия. Лука практически в каждую проповедь включает обзор израильской истории, иной раз настолько полный, что христианская ее часть кажется необязательным придатком (Деян. 7:2-53), с помощью некоторой работы над источниками местом основных действий становится Иерусалим,⁵ он делает всех лидеров церкви, в том числе и Павла, строго соблюдающими Тору и, самое важное, в его изображении иудео-христианские споры полностью внутреннее дело иудеев (23:6; 29). Ради выживания церкви, пока нет лучшей альтернативы, Лука мирится со статусом "иудейской философской школы".

3. Если ни Павел, ни Лука не настаивали на рассмотрении христианства как философской школы, то во II в. произошли значительные изменения. То что ни Плиний, ни Светоний, ни Тацит ничего не знают о таких требованиях - не доказательство того, что их не было. Уже Гален считает возможным сравнивать иудаизм и христианство с философскими школами, правда, мимоходом, говоря о современных ему медиках. Он жалуется на то, что и философия, и медицина в его время сведены к традиции и слепой вере, послушать врачей и философов - "будто войти в школу Моисея и Христа и услышать беседу о недоказуемых законах" (De puls.2,4). Кроме этого, он замечает, что в практической жизни христиане достигли не меньших высот, чем философы. Эти замечания используются для того, чтобы устыдить современников, отказавшихся от исследования ради практической добродетели, в которой их побеждают даже христиане. Подобные высказывания вызывали ответы со стороны критиков, подобных Иустину и Афинагору. Они стремятся показать, что не только образ жизни, но и основание христианства достойно называться философией. Иустин прямо говорит о себе как философе. Целью всей его жизни было найти истинную философию (Dial. 2) и, в конце концов, он выбрал христианство и даже продолжил носить плащ профессионального философа (Dial. 1). Он ценит тех, "кто устремил свой ум к философии", хотя никто из них не угадал, что такое истинная философия. Иустин также стремится избежать обвинения в "новизне", но уже не может прямо заявить о связи с иудаизмом. Поэтому он, обосновав, что пророки, "гораздо более древнее кого-либо почитаемых за философов" (Dial. 7) положили начало христианству, доказывает, что христиане имеют большие права на это наследство, чем иудеи. Однако, используется не только иудаизм, но и греческая философия; для этого он использует концепцию логоса: "…Он (Христос) есть Слово… Те, кто жил согласно со словом, суть христиане, таковы среди эллинов Сократ и Гераклит и подобные им…" (I Apol.46). Афинагор, как и Иустин, называет себя философом. В своей апологии, обращенной к императору-философу Марку Аврелию, он пытается найти место христианства среди традиционных философских школ. Он опровергает обвинения в атеизме, каннибализме и кровосмешении; из них наибольшее место (3-30) отведено атеизму. Афинагор пытается продемонстрировать, что христианский "атеизм" - на самом деле единобожие, и что эта вера по существу ничем не отличается от того, чему учили философы м поэты; он цитирует Платона, Аристотеля, стоиков. Нельзя сказать, что он прямо пытается изобразить христианство как философскую школу, но, как считает Сандерс, "это предлагают наши источники (правда, сомнительные) и это соответствует философскому содержанию Прошения".

4. Но в этот период существовали группы, которые, безусловно, рассматривали христианство как философскую школу. Так, Евсевий рассказывает, что кое-кто в Риме изучал Аристотеля, Евклида, Теофраста и "чтили Галена почти как бога" (Eus. HE V,28). Кроме того, есть основания полагать, что и в некоторых гностических сектах христианство рассматривалось подобным образом.

1 Wilken R. Collegia, Philosophical School and Theology // The Catacombs and the Colosseum, 1971. p.274.

2 Sanders Ed. Philosophy as a self-definition in the Graeco-Roman Society, Judaism and early Christianity. NY, 1980, p.43.

3 Malherbe A. "Gentle as a Nurse": the Cynic Background To I Thes 2 // NovT 12 (1970), pp. 203-217.

4 Nock A.D. Conversion: the Old and new in religion from Alexander the Great to Augustin of Hippo. Oxford, 1933, p. 191.

5 Так, например, он говорит, что деятельность Павла началась в Иерусалиме (Деян. 9:26-30), что противоречит утверждению самого Павла (1:17-18).