Поход Филиппа II в Пелопоннесс явился заключительным эпизодом наступившего после сражения при Херонее периода окончательного распространения и утверждения македонского верховенства в Элладе. Этот поход состоялся поздней осенью 338 г. до н. э., когда после урегулирования отношений с членами побеждённой антимакедонской коалиции, Филипп перешёл со своим войском через Истм и, соединившись с контингентами союзных ему пелопоннесских государств (Аргоса, Аркадии, Мессении и Элиды), провёл карательную экспедицию против ненавистной для них Спарты.

Согласно Полибию (речь акарнанского посла Ликиска перед спартанцами в 210 г. до н. э.), поводом для подобного демарша явилось приглашение Филиппа его пелопоннесскими союзниками (IX, 33, 9), причем в другом месте Полибий сообщает (уже от своего имени), что особенное рвение на этот счет проявляли аркадяне и мессенцы (XVIII, 14, 5 sq). Вместе с тем цель, которую преследовали в конкретном случае данные общины, очевидна - оградить себя посредством македонской поддержки от враждебных поползновений со стороны Спарты, постоянно стремившейся к восстановлению над ними своего господства, а также удовлетворить к собственной выгоде имевшиеся у них к ней территориальные претензии. В свою очередь, для Филиппа подобное приглашение означало прекрасную возможность, во-первых, упрочить собственное влияние среди пелопоннесских союзников, во-вторых (самое главное), под благовидным предлогом помощи последним ослабить Спарту, которая, несмотря на свою неприязнь к македонскому царю, все же не принимала участие в коалиции его греческих противников, а потому с данной стороны оказывалась для Филиппа непосредственно после Херонейской битвы неуязвимой.

Есть все основания считать, что прежде чем применить в отношении Спарты силу, Филипп попытался решить дело мирным путем, достичь предъявленных им спартанцам требований посредством переговоров (Plut. Apophth. Lac., 5, 16, p. 216 a - b; 20, 1, p. 218 e; 26, p. 219 e; 69, 28, p. 233 e; 53, p. 235 a; Stоb. Flor., VII, 59), и только затем, когда спартанцы отказались удовлетворить данные требования (Plut. Apophth. Lac., 20, 4, p. 218 f; 26, p. 219 e; 32, 4, p. 220 e; 69, 28, p. 233 e; 53, p. 235 a - b; Stob. Flor., VII, 59; Front., IV, 5, 12), македонский царь вторгся в Лаконику и разорил её (Polyb., IX, 28, 6 sq; 33, 8 sqq; Plut. Apophth. Lac., 69, 28, p. 233 e; 53, p. 235 b; Paus., III, 24, 6; V, 4,9; ; ср.: Oros., III, 14), не напав при этом, однако, на саму Спарту.

Между тем требования, которые Филипп предъявил спартанцам перед вторжением в их страну, судя по всему, касались исключительно территориального вопроса. Во всяком случае, насколько известно, единственным результатом состоявшегося тогда похода македонского царя в Лаконику явилось лишение Спарты ряда пограничных земель, представлявших собой давний предмет спора между нею, некогда оккупировавшей эти земли, и её соседями: Аргос в тот момент получил обратно Фиреатиду (Paus., II, 20, 1; 38, 5; VII, 11, 2; относимое к этому времени многими современными исследователями присоединение к аргивской территории ещё и Кинурии надо полагать, однако, произошло позднее); из аркадских городов Тегея - Кариатиду (Theopomp. ap. Steph. Byz. s.v. Karuva = Fgr Hist 115 F 238; Liv., XXXIV, 26, 9), Мегалополь - Скиритиду, Белбинатиду и, возможно, Эгитиду (Ditt. Syll3 ., N 665, 19 sq; Polyb., II, 46, 5; Liv., XXXVIII, 34, 8; Plut. Cleom., 4; cp.: Polyb., II, 48, 2); Мессения - Денталиатиду (Tac. Ann., IV, 43, 3; cp.: Plut. Reg. et imper. apophth., 68, p. 192 b.; Strabo, VIII, 4, 6, p. 361; для территориальных изменений в целом см.: Polyb., IX, 28, 7; 33, 8 sqq; XVIII, 14, 7; Plut. Apophth. Lac., 5, 14, p. 216 a; cр.: Arist., fr. 611 Rose3). Замечание же Исилла Эпидаврского, поэта III в. до н.э., о том, что Филипп намеревался тогда уничтожить спартанскую царскую власть (IG., IV, N 950, 58 sq - ejqevlwn ajnelei'n basilivda timhvn), едва ли следует считать достоверным. Действительно, при желании Филипп не только мог сокрушить институты спартанской государственности, но и вообще стереть с лица земли саму Спарту. Однако македонскому царю было гораздо выгоднее сохранить данный полис, оставить его в качестве внешней угрозы для прочих пелопоннесских государств (в особенности соседних) и тем заставить их из страха перед спартанцами оставаться верными Македонии. Кроме того, применение к Спарте крайних мер представляло для Филиппа и определенную опасность в момент создания Коринфской лиги, когда македонский царь должен был играть роль выразителя интересов эллинов, организатора "общего мира": сочетать подобную позицию с беспощадностью к полису, даже не принимавшему участия в недавней войне и сохранившему в ней нейтралитет, было бы слишком тяжело. Впрочем, значительно ослабить Спарту, еще сильнее подорвать её влияние в регионе являлось для македонского царя, разумеется, необходимым. Однако, чтобы достичь этого, было вполне достаточно отторжения в пользу ближайших государств части спартанской территории: тем самым, с одной стороны, наносился удар по основам социально-экономической и военной системы спартанского государства (конечно, не сравнимый для Спарты с потерей Мессении, но все же, несомненно, весьма чувствительный), с другой стороны, усиливались враждебные Спарте соседние общины, а соответственно в ущерб спартанскому увеличивался их политический вес в пелопоннесских делах.

Таким образом, македонский царь не пошёл на полное уничтожение "общины равных", но ограничился тем, что ослабил её, создал вокруг оставленной им независимой Спарты своего рода кордон из государств, которые благодаря санкционированным Филиппом, а затем и Коринфской лигой территориальным приобретениям (Arist., fr. 611 Rose3; Polyb., IX, 28, 7; 31, 11 sq) оказались теперь в существенной зависимости от монарха Македонии как своего потенциального защитника и настоящего благодетеля. Неудивительно поэтому, что данные государства поспешили тотчас вознаградить Филиппа всевозможными почестями: аркадяне, союз которых, по-видимому, с помощью македонского царя был тогда реорганизован, построили в честь Филиппа в Мегалополе галерею (Paus., VIII, 30, 6; 31, 9); элейцы, которые, хотя и не получили в результате похода против Спарты каких-либо новых земель, но, бесспорно, выиграли от её ослабления, почтили Филиппа конной статуей в Олимпии (Paus., VI, 11, 1); аргивяне, чья страна, согласно преданию, являлась древней колыбелью царского рода Аргеадов, несомненно, приветствовали Филиппа как своего соотечественника, потомка Темена (ср.: Plut. Erot., p. 760 a - b).

Завершив таким образом поход в Пелопоннесс и тем самым окончательно поставив под свой непосредственный контроль практически всю Элладу, Филипп мог теперь спокойно закрепить достигнутое общим формальным актом, что вскоре и было сделано на всегреческом конгрессе, созванном по инициативе македонского царя в Коринфе.