В 1935 г. С. А. Жебелев в статье "Афины, Нимфей и измена Гилона", разбирая проблему, указанную в заглавии работы, признал, в частности, недостоверными показания Эсхина (ср., однако, статью 1930 г. "Возникновение Боспорского государства", где были высказаны во многом иные взгляды).

Аргументы, с помощью которых Жебелев доказывал недостоверность Эсхина, нельзя признать убедительными. Так, нет ничего невероятного в замене смертной казни денежным штрафом (см. об этом: Шелов, 1965; Берзин, 1958; Блаватская, 1959; Шелов-Коведяев, 1981; 1985; ср., однако: Б. Юрашинский, 1963). Более чем спорно представление об исконности дружественных отношений между Афинами и Боспором (см. об этом: Ростовцев, 1918, 1922; Гриневич, 1946; Артамонов, 1949; Каллистов, 1950; Блаватский, 1954; Берзин; Шелов; Блаватская; Шелов-Коведяев).

Предположение Жебелева о "прибавлении" Эсхином фразы о принадлежности Нимфея Афинам после процесса "при подготовке своей речи к опубликованию" было оспорено Блаватской и Шеловым-Коведяевым и поддержано Брашинским. Сама по себе возможность переработки ораторами речей не вызывает сомнений (см. об этом: Blass, 1893; Thalheim, 1896; Радциг, 1954; Левинская, 1985). Есть основания думать, что речь Эсхина (как, впрочем, и ответная речь Демосфена) переделывалась. Возможно, что и эпизод о Гилоне, в дошедшем до нас виде, появился после процесса, хотя достаточных доводов в пользу такого предположения все-таки нет.

И тем не менее, мы не стали бы безоговорочно отказываться от сомнений в правдивости Эсхина по следующим соображениям.

1. Сюжет о Гилоне занимает в обширной речи Эсхина незначительное место (два параграфа из 260-ти в современной разбивке речи), о чем нередко забывают историки Боспора, рассматривая данный эпизод чуть ли не как главное обвинение против Демосфена. Отнюдь не проступок деда, а деятельность самого Демосфена в десятилетия перед процессом 330 г. - предмет нападок Эсхина.

2. Неправомерно анализировать выпады Эсхина против Гилона вне контекста всей речи, изолировано от остальных обвинений оратора в адрес Демосфена. Эсхин в полемике не стесняется ни искажений, ни прямого вымысла. Причем он говорит не о событиях далекого прошлого (как в случае с Гилоном), а о событиях, современным его слушателям (или читателям), участниками или свидетелями которых они являлись. Уже исходя из этого, мы вправе допустить возможность искажения реальных событий и в рассказе о Гилоне.

3. Допускается, что Эсхин мог "сгустить краски", говоря о степени вины Гилона и о мере наказания ему. Но считается, что сам факт принадлежности Нимфея Афинам он выдумать не мог, т.к. афиняне были прекрасно информированы о боспорских делах, и грубую передержку оратора мог бы разоблачить любой из его слушателей (Гайдукевич, 1949; Шелов; Блаватская). Однако, как представляется, степень осведомленности афинян в боспорских делах излишне преувеличивается. Кроме того, вряд ли в 30-е гг. IV в. в Афинах о боспорских делах "постоянно говорили и в курсе этих дел было большинство афинян" (Шелов). В 330 г. афинское общество волновали совсем другие проблемы.

Все вышесказанное дает основание для скептического или, по крайней мере, для осторожного отношения к свидетельству Эсхина о Нимфее.