На нынешнюю осень приходится знаменательный юбилей - 130 лет со дня рождения выдающегося ученого-антиковеда, профессора Санкт-Петербургского университета и действительного члена Российской Академии наук С.А.Жебелева (1867-1941 гг.). Выходец из средней городской, или, как тогда говорили, мещанской среды (отец его был купцом средней руки), он сумел окончить классическую гимназию и поступить на Историко-филологический факультет Петербургского университета. Здесь он специализировался по классической филологии (1886-1890 гг.), причем на формирование его как ученого сильнейшее влияние оказали профессора Ф. Ф. Соколов и Н. П. Кондаков: первый привил ему вкус к реконструкции исторического факта на основании комплексного использования литературной и документальной (эпиграфической) традиции, второй добавил к этому умение дополнительно опереться на данные археологии и памятники искусства.

Все же наибольшее значение для Жебелева имело приобщение к той высокой историко-филологической школе, развитие которой было связано по преимуществу с именем Ф. Ф. Соколова. Последний положил начало строго фактическому, предпочтительно опиравшемуся на документальный, эпиграфический материал, историко-филологическому направлению, которое в дореволюционном русском антиковедении заняло ведущее место. Жебелев был не просто одним из славной плеяды "соколовцев" (к которым, помимо него, принадлежали В. К. Ернштедт, В. В. Латышев, А. В. Никитский и др.) - он стал прямым продолжателем той научной линии, которая была намечена Соколовым. Обе его диссертации, магистерская и докторская, изданные в виде отдельных монографий, - "Из истории Афин, 229-31 гг. до Р.Х." (1898) и "АХАIКА. В области древностей провинции Ахайи" (1903) - были выполнены именно в том ключе, которому был привержен Соколов. Здесь, в значительной степени с опорой на эпиграфический материал, досконально исследовались факты преимущественно политической истории Афин и Греции в эллинистическо-римский период. В частности, в первой из названных работ была предпринята попытка реконструировать список афинских архонтов, что так важно для установления хронологии событий, а во второй была прояснена картина формирования на Балканах римской провинции Ахайи. И позднее, в советское время, в многочисленных статьях, посвященных истории античных государств Северного Причерноморья (Ольвии, Херсонеса, Боспора), Жебелев демонстрировал усвоенное в школе Соколова умение реконструировать исторические факты, используя в комплексе данные литературной традиции и эпиграфических документов.

В Петербургском университете Жебелев преподавал с 1898 г. В начале века его авторитет как крупного ученого, преподавателя и общественного деятеля был очень велик, уступая разве что авторитету другого, более старшего "соколовца" - В. В. Латышева. Октябрьскую революцию он так же, как и Латышев и как его коллеги по университету Ф. Ф. Зелинский и М. И. Ростовцев, внутренне не принял, но (в отличие от двух последних) родины не покинул и, продолжая работать в Петроградском (а еще позднее Ленинградском) университете, где в годы революционного лихолетья занимал даже посты декана и ректора, стал связующим звеном между старой наукой и новым поколением ученых-марксистов, скоро вышедших на первый план. В 20-е и 30-е годы он был признанным архегетом отечественного антиковедения.

Всё же отчужденное отношение Жебелева к новому режиму было слишком заметно, чтобы это прошло для него совсем безнаказанно: в 1927 г. он был уволен из университета как социально неподходящий элемент. Правда, в том же году он был избран в члены Академии наук, но уже через два года подвергся гонениям в рамках открытого советской властью наступления на старые, консервативно или даже оппозиционно настроенные кадры ученых. Жебелев должен был смириться и занять более лояльную позицию, свидетельством чего явилась его работа о Савмаке - "Последний Перисад и скифское восстание на Боспоре" (1932-1933), отвечавшая требованиям официальной идеологии. Таким образом, горькая чаша испытаний, из которой пришлось испить русской интеллигенции, не обошла стороною Жебелева, но он устоял и, как последний из могикан, остался примером служения науке несмотря ни на что.

В написанном в 1932 г. по случаю собственного 65-летия "Автонекрологе" Жебелев дал объективную оценку своей научной и общественной деятельности и самым исчерпывающим образом охарактеризовал направление своих ученых трудов. Указав на то, что он никогда не был ни филологом, ни эпиграфистом, ни археологом в собственном, точном смысле этих понятий, он так заключал свою самооценку (он пишет о себе в третьем лице): "Если уж быть абсолютно точным, предметами его изучения была античная история и так называемые древности, преимущественно греческая история и греческие древности. Для изучения их Жебелев старался привлекать всю античную традицию, т.е. источники литературные, документальные и вещественные, причем главную свою задачу усматривал в критическом анализе этой традиции, в установлении, на основании ее разбора, фактов и только фактов. Он не только не смутился бы, но был бы очень польщен, если бы к нему применили кличку "фактопоклонника". Ибо, по его мнению, в установлении фактов заложены, как фундамент, цель и назначение научного знания: узнать истину или, по крайней мере, подойти, приблизиться к ее познанию".

Сформулированному таким образом научному кредо Жебелев был верен всю свою жизнь. Эта верность засвидетельствована в его многочисленных научных трудах (их более 300); она была им привита также и своим ученикам, продолжателям его дела в Петербургском университете - И. И. Толстому и А. И. Доватуру, через которых эстафета славной петербургской школы была передана дальше и (уже через их учеников) донесена до нынешнего поколения. Сказанное вполне объясняет, почему кафедра истории древней Греции и Рима СПбГУ избрала С. А. Жебелева своим эпонимом и озаглавила очередную свою научную сессию именем "Жебелевские чтения".