Проблема своеобразия поведенческой мотивации людей иных эпох бы-ла с особой остротой поставлена в исторической науке ХХ-го столетия, прежде всего в медиевистике. Как известно, именно под знаменем борьбы за историзм, против приписывания людям прошлого современного иссле-дователю способа мышления сформировалась "новая историческая наука" во Франции - так называемая Школа Анналов, чьё становление неразрывно связано с именами М. Блока и Л. Февра. В изучении истории Средних веков их усилия несомненно дали плоды, позволив вскрыть неадекватность тра-диционного понимания и объяснения тех или иных явлений прошлого.

С другой стороны, в антиковедении этот новый подход не произвёл ка-ких-либо существенных сдвигов. Причиной тому - очевидная близость ра-ционализма греко-римской культуры и мировосприятия современной циви-лизации Запада. Для понимания поступков Цезаря или Марка Аврелия не ощущалась необходимость какого-то специального подхода, предусматри-вающего реконструкцию специфики способа мышления этих людей, то есть "ментальных структур" данной эпохи. По большому счёту их культурная идентичность с современным исследователем очевидна.

Например, для Цицерона, так же как для изучающего его деятельность историка нашего времени, было ясно, что проведённый в 58 г. до н. э. три-буном Клодием закон о запрещении наблюдения небесных знамений преследует не какие-то сакральные цели, а направлен против оптиматов, которые, ссылаясь на неблагоприятные предзнаменования, могли срывать решения народных собраний. Степень доверия классической античности к гаданиям и предсказаниям астрологов также не превышает уровень суеве-рия, привычного нашему веку.

С этих же позиций ведётся и исследование истории Поздней антично-сти. За иррациональными, с нашей точки зрения, действиями, историк при-вычным образом пытается угадать скрытую мотивацию рационального расчёта. Это вызывает критическое отношение к источникам этого периода, прежде всего к церковным, поскольку они как раз переполнены указаниями на чудеса, знамения, и чисто религиозные цели как причины тех или иных поступков субьектов исторического процесса - и отдельных личностей, и масс.

Такой подход вряд ли оправдан. Нам представляется абсолютно верной методологическая посылка, сформулированная исследователем из США Х. Дрейком, который писал: "Критика и сомнения современных учёных бази-руются прежде всего на том, что они не находят удовлетворительного объ-яснения причин событий в трудах (т. е. в источниках), где единственным объяснением служит чудо. Тем не менее, если бы мы по этой причине отвергли религиозный аспект, мы бы произвольно отделались от важного фактора мотивации этой эпохи, и тем абсолютно извратили бы данный вопрос."

Констатируя неуклонный рост суеверия и мистицизма с III в. н. э., что является общим местом для историографии, следует сделать из этого практические выводы в плане объяснения поведенческой мотивации людей той эпохи. Разумеется, их поведение было рациональным в том смысле, что они стремились к достижению тех целей, которые им представлялись благом, и старались избегать того, что казалось вредоносным или опасным. Но "картина мира", существовавшая в мировоззрении человека того време-ни, была уже принципиально иной по сравнению с людьми предшествую-щих столетий, и руководствуясь ею он мог совершать действия, которые показались бы нелепыми его предку эпохи классической древности. Если тот по-преимуществу сознательно использовал обвинения в святотатстве и недозволенной магии в качестве инструмента политической расправы или для других подобных целей, то его потомок всерьёз боялся этих явлений и искренне с ними боролся.

Одним из практических выводов из всего вышеизложенного является те-зис о недопустимости гиперкритического отношения к церковным и другим источникам этого времени, дающим иррациональные, с нашей точки зрения, версии о причинно-следственных связях тех или иных событий и дей-ствий своих современников.

Другим возможным выводом может стать попытка, как кажется, далеко не безнадёжная, определить водораздел между античной и средневековой цивилизациями именно по линии перехода от преобладания одной "картины мира", по крайней мере в мировосприятии элит, к другой.