В условиях оживающего исследовательского интереса к вопросам высокой культуры термин "интеллектуальная элита", фигурирующий в обозначении темы нашей конференции, можно достаточно часто встретить в работах современных антиковедов. Однако далеко не всегда он используется с должной степенью рефлексии, как правило, служа простым синонимом к понятиям "высокообразованные", "высококультурные", "интеллигенция" или "эрудиты" и употребляясь в весьма различных контекстах, вне сколько-нибудь определенных смысловых рамок. Между тем, абсолютно ясно, что без введения любого понятия в хотя бы наиболее общие рамки такого рода сам диалог вокруг него будет беспредметен, да и вообще невозможен. Именно поэтому, прежде чем приступить к обсуждению конкретно-исторических тем, мы считаем необходимым поставить вопрос о том, что же собственно мы должны подразумевать под самим выражением "интеллектуальная элита античного мира".

Конечно, вряд ли было бы правильным видеть в этом понятии простую "арифметическую сумму" всех существовавших в хронологических и географических рамках европейской античности абстрактных "интеллектуалов", прежде всего потому, что такое видение не имело бы никаких перспектив в методологическо-исследовательском плане, так как в данном случае мы имели бы дело с механически объединенными под бессодержательной терминологической этикеткой разносущностными культурно-историческими феноменами. Сказанное относится и к формально более корректному пониманию античной интеллектуальной элиты как "видового" понятия для всех имевших место в античности конкретных интеллектуальных элит. Дело в том, что содержание интеллектуальной жизни не остается неизменным с течением времени, да и само представление об интеллектуале, т. е. о носителе высших в глазах общества умственных способностей, связанное с характерным для каждого социума мировосприятием, способом мышления и специфической шкалой оценки интеллектуальных качеств, весьма различается как у разных народов, так и в рамках одной этнокультурной традиции в разные хронологические периоды, что имеет место и в достаточно широких в указанных отношениях границах античности. Представитель критской бюрократической администрации, практически любой человек гомеровского времени, не утративший навыки письма, греческий "мудрец" - натурфилософ, вавилонский астролог, христианский апологет-фидеист типа Тертуллиана, историк-компилятор периода поздней античности (список можно без труда продолжить) - все они жили в пространственно-временных пределах античного мира и, безусловно, являлись представителями интеллектуальной элиты своих социокультурных общностей. И все же, навряд ли, доведись им фантастическим образом встретиться, они безоговорочно признали бы друг в друге интеллектуалов. Еще меньше оснований у нас, при отсутствии каких бы то ни было фактов, подтверждающих сущностное единство, кроме субъективно выставляемого исследователем "интеллектуального индекса", объединять всех этих людей в некий внеисторический интеллектуальный слой. Между тем, такого объединения с необходимостью требует сам термин "элита", подразумевающий под собой некое качественно единое социальное образование и превращающийся в ненужное излишество, если речь идет только об отдельных, ничем не связанных между собою личностях.

При принятии же классического социологического понимании элиты как выявляемой по некоему качественному признаку, специфическому для той или иной эпохи, социальной группы со всеми вытекающими из самой характеристики социальной группы свойствами (прежде всего с наличием коммуникационных и функциональных внутригрупповых связей), мы должны ясно отдавать себе отчет в условности столь общего понятия как "интеллектуальная элита античного мира", вытекающей не только из модернизирующего воздействия переносимой в область древней истории современной научной терминологии, но и из чрезвычайно широких хронологических и географических рамок самого понятия античности. Понятно, что "разнесенные" на многие столетия, с одной стороны, и на тысячи километров, с другой, индивиды не могут рассматриваться в качестве единой и однородной социальной группы, если только мы не хотим в полном противоречии с историзмом видеть в интеллектуальной элите некую метафизическую социальную константу.

Не забывая об этой условности, мы можем однако попытаться (коль уж мы пользуемся данным выражением), как-то локализовать интеллектуальную элиту в социокультурном поле античности и найти наиболее общие критерии принадлежности к ней, универсальные для античности как для особого типа культуры в целом. Для этого нам прежде всего необходимо определить саму сущность античного интеллектуализма, выделить самые характерные и специфические черты именно античного концептуализированного способа мышления, а также отграничить интеллектуальную элиту как от массы, так и от близких к ней в культурном отношении социальных слоев. Критерии принадлежности к античной интеллектуальной элите в таком случае вырисовываются следующие.

1) Непременный примат логико-понятийного, систематического мышления, в категориях которого происходит осмысление мира интеллектуальной элитой, над "погруженным в сферу коллективного бессознательного" (Ж. Ле Гофф) обыденным мышлением, с одной стороны, и над мышлением мифо-поэтическим и мистическим, с другой. (Надо отметить, что ни о каком дихотомическом противопоставлении, в данном случае, речь, конечно же, не идет). Именно такое мышление, мышление, в русле которого человек не просто "соединялся" с миром, чувственно или интуитивно постигая его изнутри, но выделял себя из мира, пытался взглянуть на мир снаружи и рационально осмыслить его, было существенно новой и наиболее специфической чертой родившегося в процессе "культурного переворота" в архаической Греции античного типа интеллекта. В свою очередь, наиболее специфичной чертой самого этого мышления стало тяготение к строгой формализации мыслительного процесса, благодаря чему античный способ рассуждения можно охарактеризовать и как "дедуктивный рационализм" (С. С. Аверинцев), нашедший свое отражение не только в науке и философии, но и в юриспруденции, риторике и историографии античности.

Данный критерий важен не только при отделении интеллектуальной элиты от массы, но и при отделении ее от духовно-творческой элиты, к которой можно отнести поэтов, писателей, скульпторов и прочих тех, чье мировосприятие протекало с преобладанием эмоционально-чувственного момента, а мироосмысление - по преимуществу, в рамках мифо-поэтического мышления, хотя здесь мы и вступаем на гораздо более зыбкую почву субъективных оценок пропорций и соотношений, оценок того, проявляется ли "рацио" на сущностном уровне или только на уровне оформления мысли, формализации словесного и иного творчества.

Вряд ли нужно априорно относить к интеллектуальной элите и мистиков, пусть даже высокообразованных, поскольку мистическое сознание в целом имеет гораздо большее сходство с сознанием обыденным, чем с разумно-рефлексивным, хотя бы потому, что оно не нуждается в доказательстве истинности своих интуиций и в логическом их оформлении. Однако, если акт мистического познания не является единственным содержанием всего процесса мироосмысления, а служит лишь исходным основанием для дальнейшего строго доказательного дедуктивного рассуждения, заменяя, в данном случае, "самоочевидность" исходных положений натурфилософов, Аристотеля или Евклида, то "мирное сосуществование" логического и мистического в рамках античного интеллекта вполне возможно, ярким примером чему является платонизм или, в большей степени, неоплатонизм.

2) Когда мы говорим об античности как о некоей культурно-исторической целостности, то имеем в виду прежде всего специфически-полисный характер античной цивилизации. А поэтому выражение "античная интеллектуальная элита" имеет смысл и может употребляться только тогда, когда речь идет об интеллекте, сложившемся на базе именно полисной ментальности с обусловленными этой ментальностью схематизмами действия разума и характеристиками античного концептуализированного способа мышления. Ясно, что интеллектуал, чье мировоззрение сформировалось вне преобладающего влияния полисной "картины мира", многие черты которой продолжали сохраняться в обществе и тогда, когда сам полис-цивитас как форма социальной организации канул в прошлое, не может считаться вполне "античным" интеллектуалом. В данном плане мы не можем без ряда значительных оговорок считать таковыми, например, представителей доникейской и классической патристики, несмотря на то, что, при исключении крайних фидеистов, их мышление в целом укладывается в рамки понятия дедуктивного рационализма. Все дело в том, что сама христианская "картина мира" с совершенно иным по сравнению с античностью восприятием времени, пространства и человека, с заменой "чувственно-материального" (А. Ф. Лосев) или пантеистического, "вечного" и хронологически-цикличного космоса христианским креационизмом и персонализмом космологического и антропологического плана, задавала и совершенно иные пути самореализации интеллекта. В соответствие с этим и сам тип христианского интеллектуала, даже существуя в хронологических рамках античности, был гораздо ближе в своей сущности интеллектуализму средневековья.

3) Поскольку "элита" есть понятие социальное, с необходимостью включающее в себя и ведущую роль определяемой данным термином социальной группы в функционировании и развитии общества, принадлежность к интеллектуальной элите определяется и участием индивида в проложении "магистральных" путей культурно-интеллектуального развития общества, в создании или оформлении новых этико-поведенческих моделей, научных взглядов, философских систем и т. д. Данный критерий помогает отличить представителей интеллектуальной элиты как от полагающих себя интеллектуалами одиночек-маргиналов, не внесших никакого существенного вклада в оформление духовно-культурного облика своей либо последующей эпохи, так и от интеллигенции, то есть от достаточно широкого слоя рядовых работников умственного труда: врачей, учителей "начальной школы", зодчих, землемеров и т. п. В этом случае важно обращать внимание на то, воспринимается ли тот или иной человек всей античной традицией именно как интеллектуал, как серьезный авторитет в "умственном" плане.

4) Существование интеллектуальной элиты на протяжении длительного периода времени немыслимо без существования в обществе интеллектуальной традиции, а значит без преемственности в сфере высокого образования. В соответствии с этим, важным фактором, делающим человека представителем античной интеллектуальной элиты, является причастность его к греческой пайдейе в ее классическом или романизированном варианте, причем, на уровне "высшего", по меркам той или иной эпохи, образования, вне которого интеллектуал античного типа практически не мог сформироваться.

5) Интеллектуальная жизнь античного общества протекала не только в форме накопления и передачи знаний, то есть в форме поддержания интеллектуальной традиции, но и в форме интенсивного интеллектуального творчества. Античный тип интеллекта - это не только образование, эрудиция и начитанность, но и способность к творчеству, способность использовать свои знания для выработки оригинального и нового в сфере умственной деятельности, а также - осознанный момент индивидуального авторства. Во всем этом он значительно отличается и от "анонимного" интеллектуализма ближневосточной культуры и от христианско-средневекового типа интеллекта, характеризующегося традиционализмом и ретроспективностью (Г. Г. Майоров), при которых все личностно-новаторское считалось скорее не признаком высокого ума, а признаком недоученности и гордыни.

Интересно и то, что в античности подлинным интеллектуалом считался, как правило, тот, для кого умственный труд и интеллектуальное творчество были не профессией или источником существования, как для античной интеллигенции, а, скорее, своего рода образом жизни, экзистенциальной тягой к поиску вечных истин. В этом плане весьма показательно в целом негативное отношение античной традиции к софистам, с нашей точки зрения, безусловно, являвшихся интеллектуалами, но бравшими за свою "мудрость" немалую плату.

На наш взгляд, употребление понятия "интеллектуальная элита античного мира" вне определяемых указанными выше наиболее общими критериями рамок не является вполне корректным и нуждается в специальных пояснениях или дополнительных, уточняющих расстановку автором смысловых акцентов определениях.
Вместе с тем, необходимо в заключение подчеркнуть, что наша трактовка представляет собой лишь размышление и приглашение к дискуссии, а, конечно же, не попытку окончательного и строгого установления границ применимости данного понятия.